Жанр: фэнтези
Тип: слэш, гет
Рейтинг: R
Предупреждение: будет немного крови в конце
От авторов: Как всегда большая и настоятельная просьба - уважаемые наши ПЧ! Пожалуйста, комментируйте, обсуждайте, нам важно ваше мнение, оно помогает работать над текстом! Все найденные ляпы, ошибки и нестыковки несите нам, мы поправим! И, конечно же, заранее спасибо вам!
Глава седьмаяСтарейшины шумели в своем шатре, обсуждая услышанное, но до них вождю не было дела. Они давно уже ничего не решали, а вот на его шею свалилось столько работы, что успеть бы. Ньяли не сказал, сколько времени у них осталось до пришествия чужаков на эту землю. Огато отправил вести вождю кочевников, рассказал о Фариме, попавшемся в плен красавице Ванире, предупредил о пророчестве оракула и не забыл написать о выплате за потоптанные поля и нарушение границ. После чего отправился распоряжаться о строительстве укреплений, рассылать разведчиков. Племя Волка было немаленьким, но Огато прекрасно понимал, что может так статься, что эти неведомые воины будут сильнее. И нужно заключать договора с другими племенами. Отбросить чужаков всем вместе будет легче. И Волк писал другим вождям, призывая объединить силы. На все это уйдет немало времени, он не рассчитывал, что остальные вот так сразу поверят в пророчество никому не известного оракула. Но попытаться нужно.
После он нашел Акелу.
- Бери воинов, езжай в город, что я захватил, стройте там укрепления. С тобой отправятся женщины, дети и подростки, не прошедшие Посвящение. И старейшины. Будете осваивать город, обустраиваться там. С мудрыми советами стариков.
- Что-то случилось, отец? - встревожился подросток. То, что вождь отправляет его с важным заданием, наполняло гордостью его сердце.
- Пока что нет, но оракул пророчит набег чужаков. Если здесь будут лишь воины, нам будет легче рассыпаться по степи и нападать.
- Но я тоже могу держать в руках оружие, отец! Позволь мне потом вернуться!
- Ты еще не прошел Посвящение, Акела, я не могу разрешить тебе сражаться. К тому же, на поле боя негоже быть сразу вождю и его наследнику.
Акела ткнулся ему в грудь носом.
- С тобой ведь ничего не случится?
- Конечно, нет. Я большой и сильный волк.
- Хорошо. Что я должен собрать? И что мне нужно будет там делать?
Огато принялся давать наставления сыну, рассказывая, что и как нужно будет сделать, как укрепиться, чем заниматься в первую очередь. Акела запоминал, он собирался выполнить все приказы отца так, чтобы тот им гордился. И потом, когда он будет проходить Посвящение, получать знак Волка, чтобы и великий Прародитель, создавший племя, счел его достойным.
- А теперь ступай собираться, да прикажи оповестить всех о сборах, завтра на рассвете выступаете.
Акела убежал. Огато долго смотрел ему вслед. Пришла мысль, что нужно будет все же потрясти Нтому, пусть и шаман поспрашивает у богинь, сколько времени есть у племени на подготовку к войне. В том, что будет война, он не сомневался. До него доходили слухи, что племена, живущие на краю земли, на берегу великого океана, уже видели бородатых бледнолицых людей. Те носили странные одежды, говорили на непонятном языке и имели оружие, приносящее смерть на расстоянии, с грохотом и пламенем. Вождь не привык долго мыслить, потому отправился к шаману.
- Да, я слышал о злых белых духах из-за великой воды, - кивнул Нтома. - Значит, говоришь, Ньяли предрек, что скоро их придет много?
- Да. Ты можешь узнать, когда ждать беды?
- Я не оракул, но постараюсь узнать у богинь или Волка волков.
Огато кивнул, пошел проверять, как идут сборы, всех ли оповестил Акела. Омалайя можно было сравнить с потревоженным гнездом диких пчел: город гудел, люди суетились, пакуя пожитки, пищу, воины готовили оружие, проверяли амуницию. Вождь одобрительно кивнул и поспешил к себе. Нужно было проверить, чтобы наложники тоже собрались. Он отправил бы с ними и Ньяли... но расстаться с только-только обретенным чудом? Оракулу будет безопаснее вдали от степи... И как заставить себя отпустить его? Огато буквально пополам разрывало. Он не мог рисковать своей птицей, но расставаться на неопределенный срок? К тому же, война - это всегда непредсказуемый исход. Он, конечно, сильный воин, один из лучших в племени. Но если правдивы слухи, и у пришельцев есть огненная смерть, от которой не спасают даже лучшие щиты из дерева, обшитого кожей носорога, может случиться все, что угодно. Они могут никогда не увидеться больше. Именно поэтому, когда из Омалайи вышел огромный обоз с женщинами, детьми и подростками, сопровождаемый отрядом воинов, оракула в нем не было. Ньяли остался в городе.
- Не бойся, я тебя сумею защитить всегда, моя птица.
- Я верю, - юноша стоял, прижимаясь к Огато плечом, на самой высокой террасе города. Вождь провожал обоз глазами, Ньяли же просто слушал звуки, которые доносил ветер, вдыхал запахи и пытался сообразить, как бы выглядел город с этой точки. Он видел Омалайя с высоты, когда Ольта поднимала его в небо, но только ночью, и особенно рассмотреть его не успел.
- Надеюсь, что чужаки получат отпор и уберутся.
- А что я о них говорил?
- Что они придут, только и всего. И что у них есть какое-то странное оружие.
- Ты должен еще раз заставить меня открыть дар.
Огато подумал, крепко подумал, кивнул и снова взял его за руку, нажал туда, где больнее всего.
- Ответь мне, оракул, когда нам ждать чужаков?
Ньяли вздрогнул от боли, но голос был спокойный, ведь говорили через него боги:
- Шесть раз луна пополнеет, прежде чем большие каноэ с чужаками пристанут к берегу, вождь. Их будет двенадцать, а бледнокожих чужаков будет столько, сколько бывает злых красных муравьев, если потревожить их дом.
Это было плохо. С таким количеством чужаков им было не справиться без подмоги, а эта подмога еще неизвестно придет ли.
- Под силу ли нам справиться с ними?
Ньяли покачнулся, закатывая глаза. Одна боль - один вопрос - один ответ, такова была воля богов. Огато отпустил его руку, подхватил в объятия. Ну что ж у него за птица такая незадачливая? Ничего, поменьше спрашивать, и все будет хорошо. Жили как-то без оракула, и дальше проживут. Разве что иногда что-то узнать придется.
- Ты зря жалеешь меня, волк, - Ньяли баюкал ноющую от боли руку, в глазах еще стояли слезы, но голос был тверд. - Лучше узнать все и сразу, чем мучиться неизвестностью. Я перетерплю.
- Ты такой хрупкий, оракул. Как тебя мучить даже ради предсказания?
- Я не хрупкий, - юноша усмехнулся, - ты кутаешь меня в меха, словно я избалованная наложница, но я привык спать на земле, есть раз в два дня и получать тычки и пинки от тех, кто сильнее. В тебе нет злобы, и потому боль, что ты причиняешь, не оставляет следов в моей душе, а тело быстро перестает жаловаться.
- Что ж, если ты так говоришь, я буду спрашивать богинь чаще. Ну, раз в луну, например. Идем, надо заниматься делами.
Ньяли кивнул. "Заниматься делами" для него значило сидеть рядом с Огато и изучать плетение узелкового письма. Он уже понимал самые простые узлы, но сложные и длинные полотнища пока еще прочитать не мог. Огато ждал гонцов с вестями. Подымутся ли все народы против чужаков? Не со всеми племенами у племени Волка был мир, и отправляя к болотным Змеям и к детям Джули своих гонцов, вождь рисковал получить обратно их копченые головы, а то и не получить ничего. Но Огато надеялся, что внешняя угроза сплотит их. Падут все, будучи поодиночке.
Через шесть ночей вернулся гонец с письмом от вождя северян. Дераг прислал несколько плетеных донесений от своих разведчиков, которые ходили к побережью и узнавали от тамошних племен о пришельцах из-за океана. А еще осведомлялся, какой выкуп желает получить славный воин, пленивший его сына. Кажется, он не понял, что Ванира - девушка. Или же понял, но не поверил. Огато долго хохотал, потом собрался к Эоки, узнавать, не свадебное ли обручье его дочери нужно на выкуп Меченого.
Дальние от Омалайя деревни женщины и дети покидали медленно, еще не собран был урожай, еще не пригнали с пастбищ стада. Увозили только тех, кто мог помочь строить укрепленные селения дальше, на границах степи и лесов. Ванира осталась в Кулеле, и Фарим вместе с ней, под присмотром Эоки. Огато, взявший с собой оракула, разглядывал тихое селение. И не мог поверить, что сюда придут чужаки. Но до сих пор все, что говорил Ньяли, было правдой, не верить словам богинь, через маленького оракула передававших свои знания племени, было нельзя. Значит, придут и сюда, если не дать им отпор раньше. Стоило подумать о том, чтобы постараться остановить чужаков еще на побережье, не дать им продвинуться вглубь. На воде сражаться никто не умеет, кроме живущих на побережье племен. Надо у них спросить, вдруг, да и помогут чем?
К въехавшему в селение вождю направился Эоки, которого разыскали и позвали дети.
- Здравствовать тебе, Огато-тэ. И тебе, Нтома. И тебе, оракул, - Эоки не был уверен, что правильно скажет имя Ньяли.
- И тебе, Эоки. Как поживает пленник твоей дочери?
Воин усмехнулся:
- Он уже научился носить воду и не ранить руки до крови, собирать травы и плести циновки.
- Что ж, хорошо. Его отец спрашивает о выкупе.
- Не знаю, что сказать тебе, Огато-тэ. Спроси об этом Ваниру, ее ведь пленник.
- Птица, хочешь побродить с Нтомой по окрестностям?
Ньяли кивнул, понимая, что вождь сейчас будет обсуждать вопросы, которые он не понимает и вряд ли поймет.
- Я Икку отпущу погулять.
Иккой Ньяли назвал маленького таби, подарок богини.
- Хорошо, пускай повеселится.
Юноша достал зверька из-за пазухи, где таби предпочитал проводить большую часть времени. Совсем ручной оказался малыш, привязчивый и ласковый. Правда, только с Ньяли. На остальных сердито цокал и пушил кисточку на хвосте и шерстку на загривке. Над ним посмеивались, но не трогали, уважали право сердитой крохи в выборе хозяина. Икка уже научился приносить Ньяли нитки и веревочки, стаскивая их со всей Омалайя, уяснив, что тот плетет узелки - учится вывязывать слова. Правда, для таби это были просто забавные плетенки, с которыми можно поиграть. Он любил утащить плетенку, потрепать ее, помотать во все стороны, погрызть - богиня показывала ночью Ньяли, как играет его питомец. Почему-то к оракулу приходила только Ольта, ну, или Волк, но Прародитель появлялся редко, а вот Крылатая повадилась прилетать каждую ночь. Гуляла с Ньяли, показывала ему город, диковинных зверей и птиц, цветы. Как-то даже показала солнце, правда на закате.
Нтома повел Ньяли по селению в сторону реки. Где-то там сейчас был и Фарим, которого отправили поить скот, присматривать, чтоб не было крокодилов. Плеск услышали издалека. Издыхающий крокодил колотил хвостом по воде, остальные крокодилы расплылись кто куда от человека с острой палкой. Буйволы лениво пили. На берегу лежали еще два крокодила - помельче, но все равно знатная добыча. На сапоги Ванире точно хватить должно было.
- Ого, парень, да ты молодец! - Нтома аж облизнулся.
- А толку с них? Ни мяса, ничего.
- Как это - ничего? Шкура и мясо, ты просто готовить их не умеешь! - возмутился шаман.
- А ты умеешь? - ответно возмутился Фарим.
- Конечно, умею. Стал бы я иначе говорить!
Фарим широким жестом указал на крокодилов:
- Тогда они твои.
- Шкуры оставлю тебе, так и быть, - решил Нтома. - Ты же Фарим, так?
- Да. А что из них можно сделать?
- Да что захочешь. Сапоги, пояс, плащ. Сандалии можно сделать. Браслеты и ожерелья. Мало ли на что красивую шкуру пустить можно?
- Сандалии, говоришь? Ванире бы понравились, - загорелся Фарим.
Лицо при упоминании Ваниры стало даже почти красивым из-за светящихся глаз.
- Ладно уж, научу тебя, как сплести сандалии, да какую часть шкуры на них пустить. По душе тебе пришлась дочка Эоки, смотрю?
- Она красавица, - Фарим все так же мечтал.
- У нее дитя от духа Священной Горы Укулео.
- Что? - Меченый сразу подобрался, перестав улыбаться.
- Десять лун назад Ванира пропала, уехала на охоту с подругами и не вернулась. Нашли ее чудом, как раз перед вашим набегом привезли сюда, она на руках у отца разродилась.
- И что же. Этот дух придет за ней?
- Если и придет?
Фарим помрачнел:
- Мне не тягаться с духом.
- Вот так отдашь, из рук счастье выпустишь?
- Я бы и не выпустил, но дух ведь.
Ньяли подошел неслышно, послушал. Фыркнул:
- Нтома, зачем ты его пугаешь? Никто за ней не придет. А ты, если боишься, - незрячие глаза уставились куда-то в середину груди Фариму, - спроси богинь.
- Ваши богини со мной не разговаривают.
- Со мной разговаривают. Нтома, научи его, как спросить.
Шаман немного поколебался, затем все-таки поведал, Фарим лишь хмыкнул:
- Тревожить богинь по таким пустякам, еще и убогого обижать? Я мужчина, сам разберусь.
Ньяли почему-то улыбнулся, присел, вытягивая ладонь. Из высокой травы на нее выпрыгнул таби, сел, умывая мордочку: он славно поохотился на кузнечиков и был в хорошем настроении, даже на чужака не зацокал. Маленький теплый комок на ладони шебуршился и шевелился. Ньяли принялся гладить его и чесать пальцем. Потом пересадил таби на плечо и выпрямился.
- Фарим, иди сюда.
Фарим подошел к нему.
- Я хочу тебя увидеть, можно?
- Да, конечно, но как ты меня увидишь?
- Руками, как же иначе? - фыркнул юноша. - Мне они вместо глаз подсказывают, кто как выглядит.
- Ну, давай, - нерешительно согласился Фарим. - Смотри.
Ньяли осторожно поднял руки, дотронулся до его плеч, провел кончиками пальцев по сильной шее, кое-где отмеченной пятнами старых ожогов.
- Высокий, сильный, да, Нтома? Ох, а это что? - это он наткнулся на сплошное месиво шрамов на лице Фарима.
- А это то, за что меня и прозвали Меченым.
Ньяли кивнул, продолжая исследовать его лицо. А потом неожиданно выдал, опуская руки:
- Красивый.
- Что? - не поверил ушам Фарим.
- Ты красивый, - терпеливо и спокойно, без тени улыбки, повторил Ньяли.
- Ты первый, кто сказал мне это, за всю жизнь, - хмыкнул Фарим. - Радуйся, что не видишь.
- Мне не надо видеть, чтобы понять, какой передо мной человек. Ты - красив, и скоро сам это увидишь. Не глазами, воин, вот здесь, - Ньяли безошибочно коснулся его груди там, где за ребрами билось сердце. - Если не отступишь, увидишь.
Фарим пожал плечами:
- Даст Ольта, увижу. Шаман, тебе все крокодилы нужны?
- Если поймаешь еще - будет хорошо, - кивнул Нтома, сноровисто потрошивший добычу.
- Да наловить-то не проблема, они медлительные.
- Кто?! Крокодилы?! - удивился шаман.
- Крокодилы, да. Ну как по мне, так медлительные.
Ньяли тихо смеялся, поглаживая довольно разлегшегося на ладони таби.
- Хороший охотник, Фарим. Если для тебя крокодилы медлительные.
- Неплохим у себя дома был, змей руками ловил.
- А зачем их ловить?
- Так на еду же.
Ньяли наклонил голову к плечу, он никогда не слышал, чтобы змей ели.
- Вкусно?
- Да, очень, особенно если запечь с травами да просолить хорошенько.
- Ммм, звучит вкусно.
- Я поймаю тебе однажды, приготовлю.
- Хорошо, - кивнул Ньяли. Нтома же только смотрел во все глаза, как нелюдимый, с трудом завоевывающий авторитет у сверстников юноша чужого племени легко общается со слепым оракулом. Ньяли, кажется, мог расположить к себе любого, стоило только ему захотеть.
- А теперь мне пора отогнать скот обратно в селение.
- Идем, там уже, наверное, все собрались.
Фарим собрал напившийся скот, направился в селение, раздумывая, что сделать красавице Ванире из крокодила. Отец ее, Эоки, был далеко не беден, а уж по меркам племени самого Фарима - вообще неприлично богат, это сын вождя уже давно знал. Возьмет ли вообще такой подарок Ванира? К тому же, как еще у него выйдет сплести ей сандалии или пояс сделать, никогда ведь такого не делал. И шкура непривычная. Да и что вообще может предложить северянин? Хоть отец и вождь, но бедно они живут. Да и пойдет ли Ванира за него? Он ведь даже не спрашивал еще, кто знает, вдруг откажет?
В селение Фарим вернулся совсем невеселый.
- Что загрустил, сын вождя? - Ванира, встретившая стадо и пастуха у первого дома, протянула ему лепешку с мясом. - Голодный, наверное? Целый день не ел.
- Да вот... Думаю. Жениться хочу, - Фарим взял лепешку.
- Так женись, - Ванира сверкала белозубой улыбкой, - жених ты видный.
- Так вдруг не пойдет?
- А ты спросил?
- Боюсь. Она красавица. А я так...
- Ты тоже красив, кто не дурак - тот видит.
Фарим помялся немного и все-таки решился:
- Будь моей женой?
Ванира усмехнулась:
- А не боишься?
- А чего мне бояться?
- Ну, так, я ж в гневе и водоносом с коня спешить могу, - Ванира зубоскалила не со зла. Ей и самой было немного не по себе.
- Ну уж второй раз я не попадусь так просто, учти, - засмеялся Фарим.
- Ты сбеги сначала, попробуй, - сощурилась девушка. - Не забыл? Ты пока еще мой пленник.
- Готов всю жизнь им и оставаться.
Больше Ванира не стала ничего говорить, просто шагнула ближе и поцеловала, обнимая ладонями обезображенное шрамами лицо Фарима. Тот опешил, но потом тоже поцеловал ее в ответ, хотя все равно стеснялся своей страшной рожи.
Глава восьмаяОгато ткнул кулаком в бок Эоки и кивнул, показывая на замершую в конце дороги пару.
- Ну, я ж говорил, сладилось у них.
- Не знаю, то ли печалиться, то ли радоваться.
- Лучше радуйся, пока можно. Времени все меньше, а ответов от дальних племен у меня все нет, - Огато согнал с лица улыбку и снова нахмурился. - Ньяли сказал, врагов будет множество, в одиночку нам не отбиться.
- А те, что у самой воды живут?
- Всего шесть ночей, как я разослал вести, гонец до них еще не добрался, наверное.
Эоки пригласил его в шатер, отдыхать и думать не на ветру. Вождь то и дело посматривал на откинутую шкуру у входа. Но Ньяли не звал, давая оракулу нагуляться и надышаться степным воздухом. К тому же, с ним Нтома, ничего страшного не случится.
- Что ты туда все косишься, вождь?
- Птицу высматриваю, - вздохнул мужчина.
- Какую еще птицу? - оторопел Эоки.
- Оракула, Ньяли. Того мальчика, что тебе дочь найти помог.
Эоки явно не понимал:
- А что такое с ним?
- С ним... Да вот... - вождь совершенно неподобающе вождю смущался и заикался.
Эоки нахмурился:
- Влюбился никак?
Огато только вздохнул, снова кинул взгляд на вход в шатер.
- Да придет он, что с ним приключится в селении?
- Да ничего... надеюсь. Просто он же... ну, птица и есть. Икути-роо белая, нежная.
- И все, наш волк стал совсем ручным щенком.
- Неправда, Эоки! - вскинулся вождь.
Эоки только громко захохотал, довольный тем, что подловил. Огато фыркнул, но и сам понимал, что готов упасть на спину и умильно задирать лапы, если Ньяли прикажет. Вот только не приказывал маленький среброкосый оракул ничего. И непонятно, терпит ли только волка рядом, или чувствует к нему хоть немного тепла? И не спросишь же в лоб о таком. Только и остается - ласкать утром, целовать и нежить, когда возвращается душа мальчишки в тело. А ночью - обнимать и беречь, зная, что где-то там, недоступный взору простого смертного, Ньяли бродит с богиней, смотрит на мир, жадно-пытливо. А потом рассказывает, что видел, как выглядит мир. Огато даже как-то по-новому стал смотреть на все. Небо он так видел в последний раз, пожалуй, в детстве, на обычные водяные лилии вообще раньше смотрел, не замечая их красоты, да и город так, как видит его Ньяли, не видел. Омалайя была для него просто городом из серого и белого камня. Того, что она похожа на узор легенды или сказки, вывязанный из белого шелка, он даже представить не мог. Впрочем, и сейчас не мог - видеть город с высоты полета сокола ему не доводилось. Приходилось верить любимому на слово. И восторгаться. Рассказывал Ньяли образно, словно смакуя каждое слово, означающее то, что он мог видеть, пусть и только во сне. Огато обнимал его, счастливый так, словно это он летал с богиней.
Узнать, что Ньяли к нему чувствует, хотелось все больше, аж чесалось внутри неудовлетворенное желание. Но не у богинь же спрашивать, Огато аж зарычал от расстройства. Нтома засмеет, если он его попросит пошаманить и спросить. Вот правда, засмеет же, всю жизнь над вождем потешаться будет потом.
- Ну что ж такое-то, а?
- Да что тебя так печалит, Огато-тэ? - удивился Эоки. - Ты в самом деле будто скорпионом укушенный!
- Влюбился, а как сказать, не знаю.
Огато грустно вздохнул и снова уставился на выход из шатра.
- Да прямо как есть и говори. Что ходить, хвостом вертеть? Влюбился он... Бери за шкирку, волоки в постель и трахай, пока из ушей не потечет, а потом свадебные браслеты подари, да такие, чтоб всяк сразу видел, чей он. А... Гхм, - смешался Эоки внезапно, - он хоть Посвящение прошел? Или ему не надо?
- Да я и не знаю даже, - растерялся вождь.
- Так спроси, ну, хоть у Нтомы.
Огато решил, что идея хорошая - вернутся оба, отведет Нтому в сторону и все выспросит. А то, сколько ж можно мучиться?
- Так что, - прервал его мысли Эоки, - что Дерагу писать-то? Ванира на Фарима явно глаз положила, что нашла в раздолбае этом, я не понимаю, но и он от нее не отходит, когда на работе не занят.
- Что свадьба будет, что тут еще напишешь?
- Дочку отдавать в чужое племя жалко, - посмурнел Эоки.
- Ну, а что поделаешь? Любовь же у них. Да и он не абы кто - сын вождя.
- Да что там с того, что он сын вождя? Мне совесть даже выкуп за дочь требовать не позволит, скорей уж я сам ей в приданое половину имущества отдам. Шатер так точно, да шкур побольше, да серебра... И две пары буйволов. И лошадей пяток. Как думаешь, Огато-тэ, хватит на безбедное житье?
- Думаю, что хватит, - усмехнулся вождь. - А про выкуп зря ты так, уж собрали бы... Медных монет горстку.
- Стыдобища. Нет уж, вождь волков, иногда старые обычаи и нарушать надо.
Огато похлопал верного товарища по плечу:
- Нарушай, пойду, птицу поищу.
И тут в шатер ввалились четыре крокодила: три обычных и Фарим. Юноша стушевался, увидев вождя, но постарался поклониться вежливо и так, чтобы не уронить свое достоинство.
- Приветствую тебя, вождь племени Волка.
- Здравствуй, северянин, - Огато поспешил пройти дальше. чтоб не смущать парня. Выходя из шатра, он краем уха услышал: "Уважаемый Эоки-тэ, а Ванире нравятся сандалии из крокодильей шкуры?" и прикусил губу, чтобы не расхохотаться.
Ньяли, как птица, устроился на заборе из жердей у загона, слушая что-то втолковывающего ему шамана. Время от времени он пожимал плечами или улыбался и кивал.
- Ну, как прогулка? - Огато устроился рядом с птицей.
- Мне понравилось, - Ньяли улыбнулся чуть ярче, достал из-за пазухи таби, сладко спящего и даже не шевельнувшего на такую бесцеремонность и усом. - Икки тоже, кажется, он охотился.
- И кого же он поймал?
- Не знаю, но ты его наверное видел много раз. Оно трещит и стрекочет здесь везде, у нас в джунглях я такого не слышал.
- А, кузнечики? Храбрый маленький зверек... И такой прыткий.
Ньяли склонил голову к плечу, помолчал и спросил:
- Ты хочешь остаться наедине с Нтомой? Мне так кажется.
- Ну не совсем, я просто хочу его кое о чем расспросить, - Огато смутился.
- Я погуляю еще, мне здесь интересно.
- Хорошо. Надеюсь, твой зверек присмотрит за тобой?
- Если проснется, - Ньяли фыркнул и спрыгнул с забора, пошел по улице, двигаясь привычно-плавно, словно танцуя, мягко перенося вес с носка на пятку, нащупывая босыми ногами путь.
- Нтома, - Огато повернулся к шаману. - Ньяли нужно будет проходить Посвящение?
Шаман скривился:
- Какое ему еще Посвящение, волк? Боги и так его видят и принимают, а с его складом ума он взрослым никогда не станет. Вечное возлюбленное дитя богов.
- То есть... Посвящения не будет?
- Нет, не будет. Да и поздно уже, две зимы назад должно было быть, а теперь не нужно вовсе. А что тебя так заботит, волк?
Огато отвечать не стал, припустил за Ньяли. Юный оракул нашелся аж за последним шатром, стоял по пояс в травах и улыбался, запрокинув голову к солнцу. Огато подошел, обнял за пояс:
- Любуешься теплом?
- Наслаждаюсь. Мне нравится здесь. Дома тепло ловить можно было, только если выбраться на песчаную косу на ручье. Но тогда крокодилы на меня обижались, это было их лежбище.
Огато поцеловал его за ухом, очень уж вождю нравился запах, который источала кожа Ньяли. Тот как-то мелко вздрогнул, словно сбрасывая оцепенение или морок, прижался спиной к груди вождя. И промолчал, хотя хотелось спросить: "Что ты делаешь, степной волк, что ты со мной творишь? Отчего у меня начинает колотиться сердце, словно у перепуганной птицы, когда ты так касаешься?"
- Птица моя любимая. Белая.
- Твой, волк, - еле слышно прошептал Ньяли, поворачиваясь в кольце сильных рук и задирая голову, словно мог посмотреть в лицо мужчине. Серебристые брови чуть хмурились. - Чей же еще я могу быть? Разве ты не взял меня всего?
Огато хотел спросить, как же к нему относится оракул, неужели просто признает право победителя владеть им? Но язык снова завернулся узлом.
Ньяли пробежался тонкими пальцами по его лицу.
- Что ты? Что тебя тревожит? Кроме близящейся войны.
- Не знаю, как объяснить, птица. Неважно.
- Если ты думаешь об этом, значит, важно. Но я не стану выспрашивать, прости. Хочешь подержать Икки? Он такой маленький, что займет всего половину твоей ладони.
- Давай своего зверька-прыгунка, - Огато сразу забыл про косноязычие.
К его удивлению, таби спокойно воспринял то, что его посадили на чужую руку. Даже умильно потерся мордочкой о большой палец, показывая свое расположение к вождю. Огато потрепал зверька по спинке.
- Сколько они шныряли, никогда не приглядывался, какие они забавные.
- Мне иногда кажется, что он не просто так подарок Ольты, - Ньяли улыбнулся. - Боги никогда не делают что-то просто так.
- Возможно. А может, просто милая зверушка, которая дарит хорошее настроение.
Оракул кивнул и снова поднял лицо к солнцу. Было так странно видеть, как кто-то смотрит прямиком на огненный солнечный диск, не испытывая мук, как солнце отражается в глазах... и только потом вспоминать, что этот кто-то слеп и солнца не видит.
- Ты еще не проголодался? Там Меченый принес крокодилов, думаю, Нтома их уже приготовил на всех.
- Я с радостью разделю с тобой трапезу, волк.
Ну, вот как это понимать? Так... церемонно, будто чужаку. Или хозяину, подарившему наложнику иллюзию свободы, потому что тот все равно никуда уже не сбежит. Впрочем, он сам виноват. Мальчишка же чувствует любую фальшь в словах, а сказав, что то, о чем он так упорно думает, неважно, Огато покривил душой. Но не спросишь же впрямую в лоб.
- Тогда идем, птица.
Ньяли нащупал его руку, предпочтя идти все же так, чем искать путь самостоятельно. Огато разулыбался, отчего-то счастливый донельзя. Когда же у него перестанет язык завязываться в узлы, когда это жизненно необходимо? Или он до старости будет бояться спросить своего белого икути-роо о том, как тот к нему относится?
Вождь снова помрачнел. Ну вот что за напасть такая? Как ни странно, вот во время поцелуев язык совсем не казался одеревеневшим или закостеневшим. В чем он именно сейчас и убедился, прижав к себе юного оракула и склонившись над его запрокинутым лицом, лаская губами нежный рот.
- Моя возлюбленная птица, - шептал ему Огато между поцелуями.
Самым сладким в этих поцелуях было то, что Ньяли отвечал в меру своего умения. И тянулся, прижимался, стискивал в кулаках рубаху мужчины, не замечая этого. Волку хотелось завизжать, как щенку, и закувыркаться, чтобы еще чесали брюхо и уши. Он даже порадовался, что не умеет менять облик, как Волк волков, иначе точно бы опозорился перед людьми.
- А ты меня любишь, птица? - это ж как надо было одуреть, Огато так и не понял.
Ньяли вздохнул и в который раз подумал, что если любовь - это когда кажется, что вот-вот моргнешь и увидишь того, кто целует и обнимает, или когда слышишь его шаги и дыхание и отличаешь их от сотен иных, то да, он любит. Потом он подумал еще немного и сказал это вслух. Огато сгреб его в объятия, прижал к себе. Сердце пело - любит. День сразу стал во сто крат ярче и расцветился совсем уж нереальными красками.
- А теперь поедать крокодилов, - решил вождь. - А то они, бедные, совсем остынут.
- Мы же туда и шли? - рассмеялся Ньяли. - Но ты закружил меня, и я не понимаю, куда теперь идти.
- Я тебя отведу. А вообще, можно идти на запах... Ммм, Нтома так чудесно готовит все, что попадается ему на пути.
- Я все же не зверь, определять направление запаха не умею, а он тут уже, кажется, везде, - Ньяли сглотнул набежавшую слюну.
Огато привел его как раз к трапезе. От мисок и впрямь пахло очень вкусно, волк урчал и требовал еды. Все было достаточно скромно: на огромных глиняных блюдах лежали свежевыпеченные лепешки, куски мяса, истекающие ароматным соком, в мисках стояла рассыпчатая каша из уже знакомого Ньяли злака, который выращивали только здесь, в степи, на тяжким трудом вспаханной и обработанной земле. Ньяли видел, как это делают: люди, занимающиеся выращиванием тики-тики, вставали задолго до восхода, запрягали недовольно мычащих буйволов и пахали.
Огато своей птице наложил самой рассыпчатой каши и самые аппетитные и поджаристые куски мяса.
- Ешь. Набирайся сил на свои птичьи косточки.
- Ну почему - птичьи-то? Я что, такой тощий и мелкий? Нет, ну, по сравнению с тобой, наверное, да. Но ты просто крупный очень.
- Потому что ты белый, как птица. И такой же легкий. И красивый. А ночами вообще летаешь.
- Ольта сказала, это ненадолго, потом у нее не будет времени приходить. Она говорит, что война затронет даже богов. Огато, мне страшно. Богиня говорит, этих людей ведет чужой, жестокий и к своим, и к чужакам, бог.
- Разберемся, птица. Завтра поедем к морским. Пускай подскажут, как корабли потрепать.
- Куда-то далеко? - что такое океан, Ньяли пока только слышал, но не представлял. Он уже видел озера и реки, но как можно представить реку, глубокую настолько, что можно поставить на плечи один к другому всех жителей Омалайя, и все равно над ними будет еще много воды? А еще Ольта сказала, что в океане горько-соленая вода, будто слезы всего мира слились в одно место.
- Да, далеко...
Огато старательно гнал от себя горькие мысли о том, что множество воинов из племени сложат свои головы в сражении. И что так и нет ответа от других племен, вырежут всех поодиночке чужаки, и прощай, великая некогда страна. Можно было бы взять Ньяли, проехать по племенам, не вдвоем, конечно же, а с сильным отрядом. Как объяснил сам оракул, спросивший у Волка волков, он был вроде сигнального джаруджу: тот, кто хотел спросить богов, будил его дар, и боги отвечали через оракула. Любые, на зов дара Ньяли откликались те, кто покровительствовал местному племени. Но успеют ли всех объехать? Хотя... Должны-должны. Лично всех уговорить или получить отрицание и не волноваться уже. Но сколько раз чужие руки будут делать больно его птице? И как он будет стоять, отворачиваться или смотреть, сжав клыки, на то, как закусывает губу и вытягивается в серебряный лучик зова его птица? Племен на земле Уакота-Утуа больше пятидесяти. Но если не сделать этого, погибнут все потом. И птице будет больнее во сто крат. Нет уж, оба перетерпят. Одно хорошо: хотя бы северных соседей ни в чем убеждать не надо, Дераг и сам не дурак, собирает сейчас информацию о том, какие эти люди, как говорили, выглядели, одевались, и все такое прочее.
- Эоки, собери мне отряд посильнее. И подготовь коней повыносливей.
- Отправишься к врагам, Огато-тэ? - сразу насторожился и подобрался воин. Эоки был не просто воином, он один мог водить в бой всех воинов племени, заменяя вождя. И еще его руку и руку Огато украшали шрамы побратимства, и этим можно было гордиться.
- Отправлюсь. Пора объединять племена, пока поодиночке не вырезали всех, - Огато отодвинул блюдо. - Может, удастся чужаков прочь погнать, если все вместе выступим.
- Если объединить все племена Утуа, - Эоки задумался, подсчитывая на пальцах, кивнул: - Если каждое племя сможет выставить хотя бы с полсотни бойцов, мы отстоим нашу землю. Но ты представь, вождь, сколько времени вы будете решать, кто поведет объединенное войско.
- Ничего, разок рявкну, мигом решим, - Огато подложил еще еды Ньяли в тарелку. - О чем тут спорить, кто всех объединит, тот и будет командовать, да и местность тут мне больше знакома, какую тактику выстроят живущие на болотах, когда драться придется в степях?
- А если на берегу океана? Не хотелось бы уходить и нести врага на конских хвостах, - нахмурился Эоки. - Впрочем, если я еще не рехнулся, на побережье тоже не джунгли?
Ньяли с каким-то замиранием в животе слушал разговор мужчин, забыв про еду и не донеся до рта кусок мяса. Что-то подсказывало ему, что это неспроста.
- На берегу океана? До морских племен мы тоже доберемся, но надо начать с самых дальних, чтоб подтягивали войска... Если они согласятся на объединение, - Огато махнул рукой. - Завтра выступаем.
- Я поеду с тобой.
Огато нахмурился, почесал ухо, подергал амулет и покачал головой:
- Нет, ты останешься здесь, надо укрепить Омалайя.
- Но как ты без меня...
- Только тебе я могу доверить столь сложное дело. Да и со свадьбой дел тебе хватит.
- Если что - зови, этио, - серьезно кивнул мужчина, называя вождя "брат", что позволял себе очень редко.
Огато положил ему руку на плечо, молча сжав пальцы. Поддержку Эоки он ценил, доверял так, как себе порой не доверял.
Разговор продолжался долго, женщины увели детей, принесли легкий хмельной напиток из кобыльего молока - укмут, выставили еще копченой рыбы, лепешек и мяса и ушли тоже, у выставленных полукругом вокруг костра столиков остались только мужчины, которым было, что обсудить: приказ вождя уже облетел всех. Ньяли задремал, улегшись на колено Огато головой и обнимая его за пояс тонкими руками. Огато с нежностью гладил его по волосам, улыбался, но не прекращал разговора о том, что еще нужно сделать, пока ночная дремота не стала одолевать и его. Вроде бы, все было обговорено и повторено. Огато кивнул Эоки, поднял свою птицу на руки и понес в раскинутый для него шатер. Юноша сонно вздохнул, обнял его за шею, уткнувшись носом в плечо.
- Сладких снов, моя птица, - Огато прижал его к себе, улегшись на ложе, верней, позволил прижаться так, как хотелось оракулу, затем обнял. Вождь не знал, сколько юноша понял из их с Эоки и другими воинами беседы. Но подозревал, что о главном сообразительный Ньяли догадался. И промолчал. Это отношение к себе юноши его где-то в глубине души возмущало: оракул, приняв свой дар, как должное, готов был отдавать всего себя служению для пользы чужого пока еще племени. Хотя задумываться об этом Огато не пытался - еще прогневишь богинь на пороге войны. Так что пусть. Потом можно все это обдумать, когда исчезнет угроза чужаков. А пока придется беречь серебряную птицу, лечить ласками после каждого пробуждения дара и стараться сделать так, чтобы Ньяли не возненавидел и дар, и того, кто открыл его в нем.
Глава девятая и последняяОгато пришлось тяжело во время этого путешествия, в племенах и вождь и шаман считали своим долгом проверить оракула. Волк бесновался и готов был всех разорвать на части, но смирял его как раз Ньяли, догадывавшийся о чувствах Огато, обнимал, уверял шепотом, что больше нигде не болит. Он, здоровый, сильный мужчина, воин, не раз получавший раны в бою, кусал губы и готов был глухо выть в ночное небо, глядя на испятнавшие нежную бронзовую кожу юноши синяки и ссадины, не успевавшие заживать и сходить за то время, что провели они в разъездах. Его восхищала стойкость оракула, а душу переполняла нежность и любовь. Видимо, как-то инстинктивно ощущалась в нем злоба, готовая выплеснуться: все согласились дать войска под его начало, лишь бы волк перестал так смотреть на всех, словно уже пришел с войной.
Отряды собирались и шли на равнину Маубо, где решено было встретить врагов. Судя по словам, переданным Ньяли богами, захватчики должны были высадиться неподалеку от нее, в самой удобной бухте западного побережья земли Уакота-Утуа. А уж туда их заманить согласилось племя найруба, издревле живущее на побережье.
- Мы сделаем вид, что бежим, они наверняка решат догнать и захватить, - говорил вождь этого племени, сухой, словно вывяленный на солнце и морском ветру старик, украшенный богатым оплечьем из морских жемчугов и кораллов. Он единственный не стал трогать Ньяли, вместо этого подарил оракулу ожерелье, где каждая жемчужина была величиной с орех бабоа, а всю низку можно было обернуть вокруг пояса юноши десять раз и завязать узлом хватило бы.
- Что ж, дадим им бой, который они надолго запомнят, - решил Огато. - Никто из них не вернется домой. Ни они. Ни их бог.
Вождь Коккиали усмехнулся:
- Их бог живет в вот таких символах, - он развернул ладонь и показал крестообразный след старого ожога, пересекавший ее. - Во время молитвы они целуют их, а потом вешают на шеи, как амулеты. Но вряд ли мы уничтожим их бога, Огато-тэ. Скорее, заставим убраться на сей раз. Бледнокожие жадны и одержимы жаждой наживы.
- Ну, в этот раз им точно ничего не получится здесь взять. Наоборот, отдадут нам свои жизни, - убежденно произнес Огато.
- Мои воины захватят их корабли. Сначала я хотел сжечь их, но сейчас думаю, что сжигать не стоит. После мы будем учиться управлять ими и строить подобные. Утуа должна развиваться, строить города, подобные твоей Омалайя, налаживать не только редкие обмены, но и торговлю.
- Это мудрое решение, вождь Коккиали. Что ж, как только разведчики сообщат, что видят их лодки, сразу же подайте сигнал. И мы будем готовы.
Старик кивнул, потом поманил к себе Огато поближе, жестом велев шаману отвлечь и увести куда-нибудь оракула. Как только юноша покинул выстроенную на высоких бамбуковых сваях веранду, Коккиали согнал с лица доброжелательную улыбку, нахмурившись.
- Огато-тэ, я, конечно, не шаман и не оракул, но нам, живущим в мире с морем, иногда доступно большее, чем прочим. Скажи, где ты взял этого мальчика?
- В одном из отдаленных селений во время набега. А что такое, мудрый вождь?
- Иди со мной. Моя старшая дочь, конечно, уже не юная девушка и даже не молодая женщина, но у тебя зоркие глаза...
Женщина, которую вождь Коккиали показал Огато, была в самом деле немолода, морщины уже легли сетью на ее лицо, но поставь рядом ее и Ньяли, и никто не усомнился бы в том, что они родичи. Глаза у нее были столь же синими, но, в отличие от глаз оракула, живыми.
- Я видел его мать, они похожи, но не настолько, - удивился Огато.
- Мою дочь еще ребенком украли нечестивые дети крокодилов, - заговорила женщина, голос ее звучал, как бурный поток по камням. - Мы искали их, но проклятые воры успели уйти в свои джунгли, куда нам, привычным к простору, хода нет.
- Значит, он может оказаться твоим внуком... - Огато хмыкнул. - Удивительно складывается дорога судеб.
- Он и есть мой внук. Неужели я не узнала бы Ки-Ньяли, капельку от вод Океана и свою родную кровь? Удивляет меня иное, что имя ему дали в традициях нашего племени.
- Может, она еще помнила, откуда родом. Хотя от своего ребенка отреклась с легкостью. А теперь мне пора идти, меня ждет Ньяли.
Новообретенным родичам птицы Огато радоваться не спешил - а ну как решат отнять по праву крови?
- Постой, степной волк, - она вскинула руку, властно приказывая, а не прося подождать. - Не бойся, отнимать его у тебя я не стану. Не гляди на меня так, все твои чувства написаны на лице. Прошу лишь, когда закончится пляска мечей и стрел, привези мальчика сюда. Пусть прикоснется к водам великого Океана и встретится с богиней Йолунь.
- Хорошо, это я могу обещать, - Огато не сдержал вздоха облегчения и все-таки поспешил к своему птице.
Из отведенных богами шести лун оставалась одна. На равнине обустраивали лагеря и валы-укрепления для лучников. Эоки передавал, что Омалайя теперь самый неприступный город на всем континенте. Огато торопил всех, нужно было сделать еще многое, немало неприятных подарков должно было поджидать чужаков.
Они появились, едва завершился сезон зимних дождей. Разведчики вождя Коккиали принесли весть, что на горизонте показались многочисленные паруса. Еще через ночь сочли корабли, их было двенадцать. Коккиали сказал, что на одном таком корабле плывут до двух сотен чужаков. Огато все-таки оставил Ньяли в селении, чтобы ничего не случилось. Поцеловал на прощание, пообещал вернуться и вышел из хижины. Нужно было торопиться, скоро странные чужаки получат свое, и можно будет вернуться.
Юноша выскочил из шатра следом.
- Огато!
Шепот был не громче шелеста юной травы в степи, но вождь услышал, обернулся.
- Пожалуйста, вернись живым. Я буду ждать тебя.
- Ну как я могу не вернуться, когда ты так ждешь?
Почему-то разум Огато наполняло уверенностью, что они все-таки отбросят чужаков, может, ценой многих потерь, но они должны справиться.
Стоило грохоту копыт отряда, с которым ушел вождь, затихнуть, Ньяли заметался по шатру, словно дикий зверь в клетке. Холодная, колючая войлочная стенка - тепло очага - снова стенка, прогибающаяся подо лбом - жар камней, которыми обложен очаг... Ньяли упал на колени, поднес вздрагивающую ладонь к этому жару, отдернул. Снова протянул руку, закусив губу до крови, заставил себя приложить кончики пальцев к раскаленному камню. Боль и запах прижженной кожи сменились коротким полетом.
- Волк волков, скажи мне?..
- Я не знаю, маленький оракул. Даже я не всесилен, и не могу предвидеть исход этой битвы.
- Но как же...
- Это война не только людей, это война еще и богов, малыш. И все зависит слишком от многого. Но не волнуйся, я не могу сказать тебе о победе, но и не могу предречь поражения.
- Я буду ждать.
Когда он очнулся, кто-то осторожно обтирал его лоб мокрой холодной тряпицей.
- Что же ты творишь, мальчик. Нельзя же так.
- Ванира? Ты же должна была уехать в Омалайя, - хрипло пробормотал юноша, узнав голос дочери Эоки.
- Мы уже здесь. Ты пробыл в беспамятстве почти сутки.
- А... чужаки? Они уже высадились? Или еще нет? - Ньяли нашарил ее руку, сжал.
- Еще неизвестно, Фарим обещал сообщить... Или отец, кто-нибудь обязательно нам передаст.
Оставалось теперь только ждать, надеяться, что богини справятся, совладают с пришлым богом. И вместе со своими воинами перебьют чужаков. А потом вождь вернется. И они ждали, собравшись вместе, в одном зале: четверо наложников вождя, Ньяли, Ванира, ее сын. На распахнутое окно с клекотом опустился сокол, тот самый, которого когда-то выпустил Акела. Птица вернулась к нему, признав хозяином, а сейчас вот прилетела к оракулу. На лапе сокола был закреплен маленький футляр для письма - коротенькой плетенки. Ньяли ощупал лапку, снял записку, пальцы забегали, читая послание.
- Акела говорит, что пока справляется, крепость они как раз закончили строить, женщины все с оружием. Невольники спокойны, ждут. Новостей тоже нет.
- Ну и ты успокойся. Незачем пока рвать сердце.
- Но мы даже не знаем, что там творится. Как можно не волноваться?
Ньяли в голову лезли всякие глупые страхи - а если Огато не вернется? А если чужаки окажутся сильнее? Или их будет чересчур много?
Ванира замерла, слушая послание от отца, переданное по такому же амулету, как и у Ньяли.
- Тс-с-с. Так, отец говорит, что врагов немного, всего около десяти сотен, еще полсотни остались при кораблях, с ними разберутся люди вождя Коккиали.
Ньяли не сдержал облегченного вздоха - всего лишь десять сотен чужаков. Да племена разберутся с ними раньше, чем солнце успеет зайти за горизонт. Он не знал, а Ванире Эоки не стал говорить, что бледнокожие бородатые чужеземцы обладают таким оружием, которое может с легкостью пробить доспех из носорожьей шкуры и крепкий щит. И этот бой будет кровавее, чем любая междоусобная стычка племен ранее.
Огато об оружии знал, не знал только дальность - чужаки могут пробить доспехи или копья долетят быстрее? Проверить это можно было только одним способом. Но сперва незваных гостей ожидали искусно замаскированные ловчие ямы с острыми кольями и змеями на дне, настороженные ловушки - ядовитые шипы в траве, способные пронзить ногу вместе с сапогом, лучники на скалах у входа в долину. Вроде бы беспорядочно бегущие от врага туземцы, заманивающие мореходов именно туда, знали, где находятся все "сюрпризы" и обходили их.
- Я взял самых лучших своих змей, самых ядовитых, самых беспощадных, - горделиво хвастал старший сын вождя племени Змей, искусный заклинатель ядовитых гадин Оор. - Если оторвать им головы, те будут сами вцепляться во врагов.
- Главное, чтобы они прокусили сапоги врагов и не тронули людей Коккиали, - заметил Огато. Он махнул рукой, и несколько разведчиков буквально растворились в невысокой еще, всего по бедра, траве.
- У меня не тронут, - губы Оора тронула улыбка, тонкая и ядовитая. - Я хорошо обучил своих любимиц. Да ведь? - змея свесилась из его прически как прядь волос, тонкая и ядовито-синяя, самая опасная из всех существующих змей джунглей.
Огато усмехнулся: заклинатель змей и сам был под стать своим питомцам, тонкий, гибкий и ядовитый. И вызывал такую же оторопь и внутреннюю дрожь.
- Они дошли до первой линии ловушек, эу-тэ! - отрапортовал вернувшийся разведчик. - Потеряли два десятка человек.
- Маловато. Впрочем, пускай идут дальше, посмотрим, сколько их выйдет из ущелья, - Огато был спокоен, как всегда перед боем.
В небе над ним закружился сокол, закричал, медленно снижаясь и угрожающе выставив когти.
- Надо же, знакомая птица, - хмыкнул вождь и выставил руку. Когти сокола впились в чеканный наруч, он недовольно заклекотал, но позволил вынуть из футляра коротенькую, в два узелка, плетенку. Всего одна коротенькая фраза, но она согрела сердце эу-тэ сильнее, чем длинное многониточное послание.
"Люблю тебя".
Огато поспешил спрятать послание под доспех, поближе к сердцу, вязать ответное послание было некогда.
- Скажи, что уже скоро, - шепнул Огато птице и подбросил ту вверх.
Сокол снова пронзительно закричал и растворился в небе. А потом отважные воины всех племен Уакота-Утуа услышали грохот, словно раскалывались крупные камни. Чужаки стреляли из своих огненных палок - вождь Коккиали называл их "ружья" - по скалам, где засели лучники. Раздавались крики на незнакомом языке, резкие и повелительные. В небе творилось нечто невообразимое, словно сейчас внезапно наступил вечер, и грянула гроза. Небо раздиралось на части - дочери Волка вступили в битву с чужаком.
- Лучники, приготовиться.
Огато принял из рук юноши из племени Йолунь странную трубку, в которую были вставлены выпуклые, как рыбьи глаза, стекляшки. Он уже знал, что она увеличивает маленькое и приближает далекое. Эту трубу вождь Коккиали выменял на жемчуг у одного из чужаков, когда те еще не стремились порабощать и убивать, а перед битвой подарил эу-тэ. Огато приложил ее к глазу, рассматривая, что там творится вдалеке.
- Кажется, чужаки встретились с твоими любимицами, Оор. Они топчутся на месте и прыгают, как ужаленные таби.
Оор шипяще рассмеялся:
- О да, мои маленькие, мои славные змеи.
Но чужаки, потеряв еще почти три десятка умерших от яда и убив змей, все же двинулись дальше. Огато уже мог рассмотреть блестящие металлические нагрудники с косыми золочеными крестами на них и шлемы, и то, как вырывались из раструбов их оружия дымные языки пламени, когда они стреляли.
- Еще немного. Лучники, целься! Залп!
Лучники били точно под шлемы, не надеясь пробить металлическую броню нападавших. Огато довольно усмехнулся - скоро полетят и копья, уж они-то смогут поспорить с доспехами чужаков. Все должно решиться до заката. Пришельцы явно не были готовы к тому, что встретят такой прием. Но с равнины Маубо не уйдет ни одна бледношкурая сволочь.
Чужаки пытались выстроить боевой порядок, но у лучников были отличные запасы стрел, которым еще далеко было до истощения. В этот день стрелы и впрямь закрыли небо пологом оперенной смерти. А оружие у них, как выяснилось, мало того, что стреляло как-то редко, так еще и недалеко, лучники били уверенно, оружие чужаков беспомощно грохотало, не доставая ни до кого.
- Копейщики, к бою! Готовься!
Метатели копий выстроились в два ряда, третьим встали подавальщики, у каждого в руках было еще по два копья с тяжелыми, зазубренными наконечниками. Чужаки уже чувствовали себя как-то неуверенно, как стая волков, внезапно осознавшая, что они всего лишь овцы на бойне, только что не сбивались в кучу и не блеяли, носясь по равнине и сталкиваясь, их командиры даже как-то сумели создать подобие порядка. А в небесах постепенно алело, словно заливалось кровью, молнии сверкали все чаще и уже почти слышались торжествующие крики богинь, переломивших в свою пользу ход сражения. И крылатая Ольта, и миролюбивая богиня рек Айя, даже нежная покровительница влюбленных Заяр пришли на эту битву, защищать свой народ и свои владения. Мрачная Итсаш, хранительница Холодных Пределов, не вступала в эту битву - она собирала свою жатву, развеивая души чужаков одним ударом острого серпа. Чтоб не только тела, а и души не смогли вернуться домой и возродиться.
Копейщики бросили свои снаряды, сменились, снова послали низко гудящий рой боевых копий. Четыре броска проредили панцирных "гостей", словно частый гребень.
"Пора".
- Вперед!
Вокруг раздался низкий вой, затем долгое шипение, потом какое-то клацание - на полнеба проступили фигуры прародителей всех племен, воодушевляя на битву своих детей, благословляя уничтожить чужаков, вырезать всех до единого. Взвыли трубы, выточенные из гигантских бивней и цельных стволов деревьев, огромных раковин и черепашьих панцирей. Разноголосый боевой вопль загремел над долиной, над ринувшимися в битву воинами. Огненными всполохами замелькали клинки из лучшей бронзы. Огато рубил остервенело, уничтожая противников, посягнувших на его родину, вертелся ужом, краем глаза отмечая, как рубятся рядом воины из маленького речного племени, их прислали немного, всего два десятка, но зато каких. Его волки рассредоточились по всему переднему краю, словно нити основы, направляя и помогая отрядам иных племен. Две тысячи воинов было здесь, на равнине Маубо, лучшие из лучших, пришедшие защитить свои земли, жен, детей и стариков.
Небо светлело, рассеивались тучи. Кресты на доспехах чужаков стали алыми, словно наполнились кровью. И их строй дрогнул и побежал, рассыпаясь, прочь. И тут уже в дело вступили конные отряды волков, лис и северян, у которых не было своего тотема, но отчего-то шакалами их так никто и не назвал. Их лошади были низкорослыми и жилистыми, а сами всадники выглядели откровенно бедно по сравнению с остальными. Но воинами оказались все же отличными. Конная лава, словно гигантская коса, прошлась по бегущим врагам, врубаясь в их беспорядочную толпу.
Огато залюбовался Фаримом. Хороший все-таки муж будет у Ваниры, как врагов-то укладывает. На боль, словно от укуса злой земляной осы, он не обратил внимания в горячке боя. Длинный, чуть изогнутый меч, на удобной под обе руки рукояти взлетал и падал, без устали разя врагов. Хотя вскоре стало казаться, что любимое оружие тяжелеет, а силы как-то быстро покидают. И небо кувыркнулось и нависло, стали отдаляться куда-то звуки боя.
Фарим оглянулся и развернул коня, заметив, как склонился к гриве своего скакуна вождь волков. Подскакал, перехватывая повод.
- Волк? Огато-тэ!
Из разжавшейся руки Огато выскользнула рукоять клинка. Фарим погнал коней, придерживая Огато, назад, туда, где были лекари.
- Волк ранен. Скорее, помогите.
С вождя содрали пробитый пулей панцирь, открывая пропитанный кровью бок. Вспороли плотную рубаху.
- Это оставило оружие чужаков. Нужно вынуть металл из раны, - Нтома, примчавшийся на зов, глянул на Фарима. - Держи его руки. Кто-нибудь, подержите ноги, чтобы не дернулся случайно.
Огато только захрипел, когда понял, что пошевелиться не может, придавило неведомой тяжестью все конечности.
"Ньяли... птица...".
Где-то далеко закричал в тоске оракул, заметался, не замечая, что на плечах остаются ссадины от того, что ударился об оконный проем и стену.
"Огато! Волк! Держись!"
Ванира поймала оракула, не давая биться о стены:
- Тише-тише. Успокойся, птица.
- Огато... ему плохо, он ранен! - Ньяли тяжело дышал, сердце билось, словно обезумевшее. - Если он... Ванира, мне нужно узнать!
- Не нужно сейчас отвлекать богинь, оракул. И я уверена, что Волк отлежится и залижет раны, - она крепко держала его. - Тише. С ним Нтома, он умелый лекарь и врачевал шкуру Огато не раз.
- Да... да, ты права...
Если волк не выползет из-под острого серпа Итсаш, Ньяли твердо решил уйти следом за ним. Оставаться и жить нужным лишь ради своего дара он не хотел, а в том, что никто не полюбит его так, как Огато, не сомневался.
- Все, присядь, скоро будет все известно. Я дам тебе молока с сонными травами.
- Не надо, я успокоюсь сейчас. Прости, что встревожил, тебе ведь не стоит сильно волноваться.
- Ничего, молока у меня достаточно, - Ванира потрепала его по волосам. - Тише, птица, Волка не так-то легко сразить.
- Он человек, а не бог, а люди смертны, - юноша прижал ладонь, замотанную в промасленную тряпицу, к груди. Там поселилась тупая боль, мешающая дышать. - Я не стану жить без него, Ванира. Он дал моему дару смысл, и моей жизни. Если бы не он, вряд ли я дожил бы до сегодня.
- Ну-ну, не говори так. Огато очень силен. И он никогда тебя не оставит. Лучше действительно выпей молока с травами, поспи. А когда проснешься, мы уже будем знать, что случилось.
- Я буду ждать вестей, - отказался Ньяли. Он уже взял себя в руки и высвободился из объятий девушки. - Ты права, он самый сильный волк стаи. Он вернется.
Ванира отправилась качать проснувшегося сына, надеяться, отец или Фарим скоро пришлют послание.
Очнуться Огато заставил новый всплеск боли в боку. Он зарычал, приподнимая верхнюю губу, потом кое-как разлепил глаза, перед которыми все плыло и было подернуто туманом.
- Тише, тише, - утешил его голос Нтомы. - Все хорошо, Волк. Корабли уже взяты морскими, наши мертвые преданы огню, раненых выхаживают. Чужаков свалили в ямы и засыпали землей, чтобы не распространять заразу. Взяли с них доспехи и их странное оружие. Всем доволен?
- Нтома... А со мной-то что случилось? - удивился вождь, не помнивший, чтобы его ранили.
- Да, это их странное оружие. Ты был ранен. Лежи, Волк.
- Позор какой, свалился от какой-то царапины, - пробормотал мужчина, хмурясь.
- Ты лишился чуть ли не половины крови в теле, Волк. Вот, выпей, оно поможет восстановить кровь, - в губы ему ткнулся край чаши.
- Опять твои мерзкие зелья, Нтома! - почти бодро передернулся Огато, выпив все до капли. - Из чего ты варишь их? Из жабьих потрохов и помета летучих мышей?
- Я ведь могу тебе и ответить, Волк. Все, теперь спи, я написал птице, что ты ранен, отсыпаешься и поправляешься.
- Зачем было волновать Ньяли, - пробурчал вождь волков. - И я скоро встану, что мне разлеживаться?
- Все, спи, - Нтома укрыл его одеялом. - Иначе тебя повезут обратно на носилках между конями, как ребенка. Хочешь?
Гримаса на лице Огато сказала все яснее слов. Он был в курсе, что Нтому стоит слушаться, чтобы хотя бы суметь сесть на коня перед возвращением.
- Постой, скажи, как там Эоки? И Фарим?
- Меченый обзавелся парой новых шрамов, но его они даже украсили. Эоки безбожно ругается, его ранили в плечо.
- Ничего, ему тоже полезно посидеть дома, заняться, наконец, свадьбой, а то полгода тянул льва за яйца.
Нтома легонько дал вождю в лоб, чтоб замолк и заснул уже. Пришлось повиноваться - шаман мог и надежнее усыпить, споив какое-нибудь особо гадостное зелье, от которого потом неделю чувство, что все степные шакалы во рту гадили.
Нтома и впрямь прислал Ньяли узелковое письмо, чтоб оракул не волновался. Получив его не с соколом, а уже с обычным гонцом, юноша успокоился. Ранен - это не убит, и мир устоял, можно жить дальше. Значит, завтра будет новый день, и за ним еще. А потом в Омалайя вернется вождь волков, и будет много работы, ведь старик Коккиали не зря велел захватить чужие корабли. И Уакота-Утуа изменится, станет сильнее, племена сплотятся, чтобы однажды превратиться в единый народ...
Перед глазами оракула больше не было тьмы, он видел будущее, он видел солнце нового мира.
Код для Обзоров