понедельник, 16 сентября 2013
Авторы:
Таэ Серая Птица и
Тай ВэрденЖанр: фэнтези
Тип: слэш, гет, чен!!
Рейтинг: NC-17.
Предупреждение: это не историческая вещь, а фентези! Реалии приближены к доримскому периоду на Британских островах, в смеси с викингами и прочей "романтикой". В общем, полный ахтунг!
Предупреждение 2:
выкладывается по мере написания и правки текста.От авторов:
Как всегда большая просьба - комментируйте, обсуждайте, нам важно ваше мнение, оно помогает работать над текстом! Все найденные ляпы, ошибки и нестыковки несите нам, мы поправим! И, конечно же, заранее спасибо вам!Глава пятаяДомой он отнес ее на руках, уложил на лавку и принялся раздевать, не укладывать же ее было в мокрой одежде в постель? Без одежды Элеона выглядела совсем юной. И не скажешь, что тридцать два года. Гевин укутал ее в одеяло из мягких беличьих шкурок, усмехаясь: теперь она и впрямь походила на белку, и отнес на перестеленную постель в каморке. Повесил сушиться рубашку, привел себя в порядок, постелил и себе уже привычно на лавке, погасил лампы и лег.
Утром Элеоны в доме не оказалось. Вместе с рубашкой. Гевин вышел во двор, раздумывая, куда могла податься ведьмочка. Судя по тому, что под навесом на длинном полотне наличествовали сушившиеся травы, невеста убежала знакомиться с местной флорой. Гевин переливчато свистнул, из кроны дуба к нему слетел крупный седоватый ворон.
- Мунин, присмотри за моей нареченной, будь ласков.
Ворон полетел искать ведьму. Через четверть часа прилетел, хлопая крыльями и надрывно каркая.
- Хороша невестушка! Приданого наловила.
- Какого приданого, Мунин, ты о чем? - Гевин занимался тем, что разбирал крышу дома, снимая покрывающий ее дерн.
- Костяным ножом шубку себе завалила. Иди, ведун, помогай тащить.
Гевин бросил работу и ринулся за вороном, который каркал-хохотал, ведя его в сторону озера. На поляне лежал крупный волк, глаза уже остекленели. Глаз, вернее, из второго торчала рукоять длинного костяного ножа, вошедшего по самую рукоять. Гевин завертелся по поляне, потом поднял голову, разглядывая открывающийся ему снизу чудный вид на голые ноги и ягодицы Элеоны, вцепившейся в толстую ветку ясеня, на который она взобралась, не помня себя. А теперь явно не могла сообразить, как слезть.
- Ай да белочка! - рассмеялся ведун. - Такого волка завалила, будет тебе знатная шубка на зиму.
- Я не слезу, - предупредила его ведьма.
- А ты прыгай, я поймаю.
Элеона примерилась и свалилась, как яблоко по осени. Гевин только хекнул, подхватив ее.
- Натерпелась страху?
- Он страшный... И клыки...
- Ну-ну, он уже сдох. Хороший удар, белка. И рука не дрогнула, шкуру не испортила. Не всякий охотник так сумеет, - похвалил Гевин, умолчав, что «не всякий охотник» будет лет так десяти, потому как ребятня постарше бьет зверя в глаз метко, не попортить шкуру считается хорошим достижением.
Сердце у Элеоны все еще суматошно колотилось.
- Отнесу тебя домой и вернусь за трофеем. Еще пара таких волков - и шуба у тебя будет на зависть вашей императрице.
- Нет уж, больше я волков бить не буду, - отказалась ведьма. - И нож пропал...
- Новый тебе вырежу.
Ведьма закивала, потом взвизгнула - из кустов выглянула чья-то серая морда.
- Ба, да это была волчица, - Гевин поставил Элеону на землю и поймал заскулившего и поджимающего хвостик волчонка за шкирку. - Вот те на! А вот и еще один. Ума не приложу, что с ними теперь делать. Сами не выживут ведь...
- А давай, домой возьмем? Волки умные и очень верные.
Гевин нахмурился, раздумывая, как будет мирить волчат с горами тех, кто приходит к нему за помощью.
- Волки - это волки, сколько ни корми, в лес будут смотреть. Ну, добро, возьмем, авось не подохнут. Козье молоко, конечно, не волчье, но попробовать можно.
Волчата прижались к ведьме, почуяв, что им ничего не угрожает.
- Что ж, - вздохнул Гевин, - козу доить умеешь?
- Нет, никогда не пробовала.
- Ну, это нетрудно, я тебя научу. Если уж ты собираешься приручить волчат, то тебе за ними и приглядывать, и кормить. Согласна, белка?
Элеона закивала, удерживая в объятиях два мохнатых тельца. Гевин усмехнулся, ему неудержимо захотелось погладить ее по рыжей гриве, и он уступил этому желанию.
- Проголодалась?
- Нет еще, - она от руки увернулась.
Гевин улыбнулся еще шире: долго ли она будет дичиться? До самой зимы?
- Ну, так мы идем? Они голодные, есть хотят.
- Идем, - ведун кивнул и направился домой, прихватив добычу Элеоны. Есть волчатину на Эутарах было не принято, хотя уши и хвосты иногда вялились, а вот роскошные шубы уже перелинявших к зиме хищников были в цене. Элеоне повезло убить именно такую волчицу, в тяжелом палево-сером одеянии.
Дома ведьма принялась устраивать волчатам угол. Детеныши норовили покусать ее за пальцы, нетерпеливо хныкали, требуя еды.
- Оставь ты их, идем, буду учить тебя доить козу, - ухмыльнулся Гевин. - Их у меня две, Вела и Кана. К Кане я тебя пока не подпущу, характер у нее мерзостный, и рога крепкие. А вот Велку можешь обиходить.
Вела была белоснежная, с одним только черным пятном на спине. Кана, буравившая их злобным взглядом и грозно мемекавшая, была черной, как смоль. Гевин вывел Велу из загона, привязал ее к плетню и поставил низкую скамеечку и ведерко рядом.
- Садись, не бойся.
Элеона села, опасливо глядя на козу.
- Погладь ее. Дай обнюхать свои руки. Коза - как девственница, пугливая и нежная.
Элеона погладила животное, дала осмотреть себя, обнюхать. Гевин опустился на колени за спиной ведьмы, взял ее за запястья и повел по боку козы ее руками, поясняя:
- Нельзя хватать ее за вымя сразу - испугается. Вот так, осторожно, ласково. Погладь, помассируй. Это нужно, чтобы молоко не застаивалось, а сосцам не было больно. Теперь возьми тряпочку и обмой вымя.
Ведьма послушно выполняла все, что говорил ведун. Доить козу было немного страшно.
- Ну вот, теперь подставляй ведерко.
Гевин положил ладони поверх ее рук на вымени, показывая, как именно следует давить на сосцы, чтобы из них брызнуло густое молоко. В воздухе немедленно повис молочный запах. Элеона попробовала повторить сама. Ощущение было забавное. Коза стояла смирно и только вздыхала время от времени.
- Умница, девочка. У тебя хорошо получается. Можно чуть сильнее, Веле ты нравишься.
Его ладони невесомо скользнули по ее рукам и легли на плечи, согревая. Коза ведьме тоже понравилась, она была теплая, спокойная и пахла молоком.
- Ну, вот, видишь, у нее вымя стало похоже на тряпочку? Это значит, сдоили почти целиком. Давай мне ведерко, а сама можешь наградить Велу яблоком и кусочком соли. Козы обожают соль.
Коза сжевала яблоко, хрупая, припрыгнула, сцапав соль, замекала.
- Ну, как тебе новый опыт? - усмехнулся Гевин, поглядывая на ведьмочку.
- Мне понравилось. Она милая.
- Вечером попробуешь подоить ее сама. Совсем сама, - кивнул эутрерий. - Ну, идем, будешь кормить своих волчат.
Волчата встретили их писком и копошением.
- Ты когда-нибудь кормила ребенка из рожка? - Гевин открыл деревянный ларь и нырнул в его необъятное нутро, что-то выискивая.
- Кормила, - кивнула Элеона.
- Тогда держи, - мужчина протянул ей вырезанный из кости рожок с тряпичным кончиком. Ведьма взяла его, наполнила молоком и принялась кормить волчат, хнычущих от голода. Гевин невольно залюбовался ею, представив на месте волчат младенцев.
- Говорят, основателя Нома, Нимиуса, выкормила волчица? - задумчиво изрек эутрерий.
- Говорят так. Волки почитаемы у нас.
- А как же ваши пантеры? - Гевин любопытно склонил голову.
- Пантеры почитаемы не менее... Но они стражи и друзья, а тот, кто подружится с волком... тому это не приносит ничего хорошего. Основатель Нома, вскормленный волчицей, был братоубийцей, предателем и тираном.
Гевин ничего не сказал, только выразительно покосился на женщину и два толстых меховых комка у нее в подоле.
- Я ведьма, от меня и так не ждут ничего хорошего. К тому же, это я их кормлю.
- Почему же не ждут? Я, например, жду.
- И чего ж ты от меня ждешь, ведун?
- Возможности получить не только жену, но и верного друга и соратника. Так у нас принято. Муж не должен ждать от жены ножа под лопатку, а жена от мужа - удара.
Элеона только фыркнула:
- Зачем мне всаживать в тебя нож?
- Это было иносказательно, белка, - пожал плечами Гевин. - Ты, несомненно, искусна в составлении ядов. Да и волшба твоя пока еще при тебе.
- И ядов и противоядий, я все умею, - Элеона переложила сытых спящих волчат на тряпки.
- Расскажи о себе, пока я готовлю завтрак, - предложил ведун.
- Родилась в Агаре, провинции Нома, в младенчестве мать посвятила меня Никте, богине ночи и черных чар, а бабка, желая уберечь от костра, втайне отдала меня Аквиусу по праву старшей в роду. Она надеялась, что это поможет мне. Мать сожгли, когда мне было двенадцать, бабка умерла к тому времени. Я убежала, пока не нашли меня, жила у старого травника. Когда мне было восемнадцать, я встретила мужчину, который стал моим мужем через полгода. А еще через десять лет он привез с охоты раненого юношу, на которого напал дикий вепрь. Я выходила парня, а он увел у меня мужа.
- Странно... Странные все же люди в Империуме, - почесал в затылке эутрерий. - Прожить вместе десять лет - и разбежаться... это какая-то феноменальная глупость. Неужто за эти годы не проросли друг другу в душу?
- Видимо, не так уж я ему и запала, раз променял меня на кого-то.
Гевин только хмыкнул озадаченно. Потом задумчиво произнес:
- Да, норов у тебя не медовый, язычок, верно, тоже не на привязи держишь. А что ж ты его не приворожила?
- Не настолько и нужен был.
- А коль не нужен - на что обиду затаила? Рамира, вон, едва со свету не сжила?
- Не настолько нужен был, чтобы приворот вершить. А так, ждала и мучилась...
- Любила его? - Гевин умудрился-таки погладить ее по шелковой меди кудрей.
- Любила. Десять лет прожила же как-то?
- И до сих пор любишь?
- Нет, за четыре-то года прошла вся любовь.
- А почему ты согласилась ехать сюда? Насколько знаю, Ванир вряд ли обещал горы золотые.
- Обещал, что на костер тащить не станут за травы.
- За травы и не тащили бы, я сам травный мастер, уже больше трех десятков лет людей лечу, как могу. А вот за черное ведовство у нас разговор всегда был короткий - камень на шею - и в море, Морской Старец разберется, принять иль нет.
Элеона только пожала плечами.
- Ну, ладно, белка, - Гевин снял с крюка над очагом небольшой котелок, приоткрыл крышку, и дом наполнил восхитительный аромат тушеного с зеленью и овощами мяса.
Элеона принюхалась, в желудке заурчало. Ведун с улыбкой наблюдал за ней, ставя на стол котелок и полковриги хлеба, который здесь, на Эутарах, резать было не принято, его ломали руками. И ждал, что она станет делать, если он не скажет «бери миску и ложку». Элеона вопросительно глянула на него.
- Садись, в этом доме тебе разрешения на еду не требуется.
Ведьма присела к столу. Гевин щедрой рукой отмерил ей жаркого, протянул кусок хлеба, похожего на высокую пористую лепешку с непривычным Элеоне кисловатым вкусом. Женщина пробовала его аккуратно, но потом успокоилась, понравилось. После завтрака вымыла посуду и кивнула ведуну:
- Я на озеро.
- Вот же водяная душа, - добродушно фыркнул ведун. - Хвост отрастишь? Коль уж идешь на озеро, доплыть до кувшинок сумеешь?
- Хвост я не отращиваю, а доплыть сумею, чего ж не суметь?
- Выдерни штук пять с корнем, будь ласкова.
- Хорошо, - Элеона поднялась. Рубашка ведуна ей доходила до середины бедра, открывая ноги чуть ли не на всем протяжении. Но ведьму это нимало не смущало.
- Вернешься, коль меня не будет - сама хозяйничай, - Гевин тоже встал, засобирался куда-то.
- Ладно.
Волчата захныкали, заторопились следом за ведьмой. Ведун едва сдержал смешок: вот и обзавелся семьей. Невеста - ведьма, детишки - волки. Что ж у него все, не как у людей? А невеста еще и за волчатами наклонилась, на руки взять. Гевин вытаращился, сглатывая вмиг пересохшим горлом. И порадовался тому, что не в тарте - тот колом встал бы, а в портах.
- Все, ушел я, - буркнул хрипло и вымелся из дома.
Элеона убежала на озеро, повесила рубаху на ветки и пошла в воду, кувшинок ведуну набрать, самой вволю поплавать. Ей было странно, как во сне. Вроде бы, реально все, люди, вещи, а события происходят странные, от которых то в жар, то в холод бросает. Вот как оно? Что? Только ночью стояла на обрыве, думала, как же ноги переставить - тяжелые, как каменные, да не кричать, в воду летя. Потом Альруна рожала, хорошая девка, дай ей боги счастья на долгие годы, еле вытянула и мать, и дитя, все силы отдала, тоже думала - там и кончится, вот оно - наказание. Волчица эта еще... И Гевин, ведун проклятый... Глазищами своими серыми, как ненастье, так оглядывает - хоть голову в подол прячь. Элеона вздрогнула, огладила себя ладонями. И бросилась в воду, плавать, все мысли смывать. Да только не помогала нынче вода, Аквиус словно смеялся - холодные струи от подземных ключей обвили ведьму, как ласкающие руки, показалось - не ледяная вода, а кипяток по коже прошелся. Хоть в море окунайся, там уж точно ласкать не станут. Элеона набрала кувшинок и заспешила домой, положить цветы в воду и опять волчат покормить.
Ведун вернулся только к вечеру, пришел, чуть прихрамывая, пыльный. Усталый - Элеона по глазам видела, да и тянуло от него этой усталостью, как потом. Бросил на лавку холщовый тюк какой-то, взял полотна отрез и пошел на озеро, купаться. Ведьма за ним шмыгнула, чувствуя себя дурой, подглядеть из кустов на жениха. Гевин скинул рубаху, полотняные штаны, сдернул с полуседой косы кожаный шнурок, и Элеона едва успела зажать рот себе руками - потекло по спине золото вперемешку с серебром, как живая река, накрыло плащом. В воду вошел не старик с разбойной рожей, а языческий их бог, статный, с широченными плечами, узкими бедрами. Если сравнивать его с Глауром, то последний однозначно проигрывал - не расцвел еще истинной красотой младший сын конунга, не набрал мужской мощной силы. Правду говорили люди - варвары-эутрерии только после полувека считаются зрелыми мужчинами, а до того - юнцами. Ведьма замерла, не зная, то ли кинуться прочь, то ли к жениху. Потом все-таки благоразумие победило, только ветки прошуршали, унеслась домой. Козу доить.
Гевин усмехнулся: подглядывала белка, только не знал, чем напугал ее - вроде, и не поворачивался лицом к берегу?
Элеона козу подоила, волчат покормила и опять в лес ушла с ними вместе, жених женихом, а травы собирать надо. И не заметила, как умудрилась заблудиться. Опомнилась только, когда лес встал стеной вокруг. Он был не похож на светлые сосновые леса Империума, которые видно напросвет на стадию. Подлесок и кроны деревьев в нем были такими густыми, что на берегу еще было светло, а здесь царил полумрак, сгущающийся с каждой минутой. Элеона рванулась влево, вправо, не нашла просвета в стволах. Волчата резвились и кувыркались, явно ничего не опасаясь, хотя где-то за переплетением ветвей что-то шуршало, скреблось, урчало. Потом раздался волчий подвывающий зов. Волчата насторожили ушки и заскулили.
- Тихо, - прошептала Элеона, сгребая их на руки. - Тихо. Я - ваша мама, а там чужие волки. Понятно?
Гевин вернулся домой, нашел свежесдоенное молоко, но самой Элеоны и ее волчат не было. Он не беспокоился, пока не опустились сумерки. А потом понял, что не дождется ведьмочку - глупая девчонка, наверняка, заблудилась в незнакомом лесу. Пришлось звать Мунина, просить искать ее, пока не стало поздно. Гевин и сам кинулся по следам, пока видел их, благо, что следопытом был отменным, а два волчонка и непривычная к лесу уроженка Империума оставляли достаточно заметный след.
Элеона умудрилась найти какую-то нору под корнями деревьев и уснуть там, обнявшись с волчатами, перед этим запечатав нору знаком отвода глаз. Мунин сел на ветку над норой, указывая на потеряшек, но Гевин дважды прошел мимо них, пока не сообразил закрыть глаза и искать на слух. Ворон аж чуть с дерева не свалился от смеха. Ведун нашарил Элеону, волчат, и только тогда посмотрел. Заворчал:
- Дура девка, кто ж от зверей глаза-то отводит? Они на нос больше полагаются! А если б Мунина не было? Я б до новой луны вас искал и одни косточки б нашел? - сгреб ведьму за плечи, легонько встряхивая.
- Ой, ведун, - Элеона с трудом проснулась, окоченев.
- Держи волчат своих крепче, - он сунул ей в руки заскуливших детенышей, подхватил ее и помчался домой. - Замерзла?
- Немного, дети грели.
- Ничего, сейчас молока согрею с медом, напьешься и спать ляжешь. Без меня по лесу больше не броди.
- Ладно. Зато трав насобирала. Ой, я тебе кувшинок принесла.
- Видел я, молодец, белка.
Он донес ее до дома, сразу уложил в постель, под два меховых одеяла, пошел греметь котелком - греть молоко.
- Волчат сам накормлю, лежи.
К моменту, когда котелок согрелся, Элеона снова уснула, лежала, подложив одну руку под голову. И рубаха на лавке рядом, аккуратно сложенная. Гевин неловко потоптался рядом, гадая, стоит ли ее будить, или понадеяться, что не захворает, если изнутри молоком не прогреется. Потом все же присел рядом на постель, погладил по молочно-белому плечу:
- Белка, проснись, надо теплого выпить.
Элеона открыла глаза, туманно-зеленые, села, взяла молоко, не обращая внимания на то, что одеяло сползло до пояса. Гевин окинул взглядом ее грудь, едва не облизнулся: девичья, упругая, еще не знавшая, как кормить дитя, она так и манила обнять ее ладонями, сжать, ощутить тепло и нежность кожи. Ведьма допила, вернула ему посуду, улеглась обратно. Тут же прибежали два серых мохнатых шарика. И нахально заняли место на груди. Эутрерий усмехнулся: стражи явились. Этак до зимы он точно традиции соблюдет, невесту и пальцем не тронув. Как бы только ладони до костей не стереть.
Судя по улыбке Элеоны и участившемуся дыханию, снились ей совсем не кувшинки. Гевин выскочил во двор, сунул голову в бадью с водой. Ведьма, как есть ведьма! Аж туман в голове, да что ж это такое? Взрослый же, не юнец шестнадцатилетний, а жаром обносит, как углями присыпали.
Элеоне же снилось, как ее ласкают чьи-то руки, блуждают по ее телу. Ведьма хихикала и постанывала в голос. Волчата, которым она не давала спать, топтались по ней, тыкались носами в грудь, порождая очередной виток сновидения. Гевин, которого эти стоны изрядно завели, нервно мерил шагами большую комнату, придерживая ладонью восставшую плоть, потом рыкнул и втиснулся в каморку, шугнув детенышей на подстилку в углу. И сам сел рядом, осторожно положил ладонь на грудь Элеоне, слегка прижав. Ведьма под его ладонью выгнулась сильнее, потерлась о нее, ластясь. Эутрерий наклонился, тронул вторую грудь губами, вобрал напряженный сосок в рот, мягко перекатывая его языком. Элеона всхлипнула, протяжно, долго. Гевин принялся покрывать ее поцелуями, поглаживая по плечам, по бокам широкими ладонями, сдвигая мех прочь. Прижался лицом к ее животу, чувствуя, как бьется под губами вена под кожей. Сдвинулся ниже, вдыхая аромат ее лона, пряный от желания. Ведьма раздвинула ноги, снова застонала прерывисто. Мужчина провел пальцами по жестким рыжим завиткам, по влажным складочкам, нежно и осторожно, как по лепесткам хрупкой кувшинки. Элеона явно жаждала утоления желания, всхлипывала под прикосновениями.
Гевин не знал, какими силами он заставляет себя оставаться на месте, ласкать ее лишь губами, языком и пальцами. Он знал, что Элеона давно уже не невинна. Но вот так, в полусне взять ее - не мог. Только еще чуть сдвинулся, облизал свои пальцы и скользнул ими в ее тело, горячее и истекающее соком, как южный плод. Элеона застонала, сжала его пальцы в себе. Он никогда прежде не ласкал так, даже не знал, что это так приятно. Хотя и не удовлетворяет огонь в чреслах, от которого уже больно.
Элеона открыла глаза, шальные, горящие зеленью:
- Сделай своею.
Гевин только глухо заурчал, как зверь, подсунул руку ей под голову, легко поднимая и целуя - жадно, властно. Оторвался от ее губ, хрипло спросил:
- Уверена?
- Уверена, - ведьма кивнула. А потом у нее перехватило дыхание, потому что Гевин поднялся, открываясь перед ней во всей красе своего обнаженного тела, навис, как огромный хищник, пока еще принюхивающийся к жертве. Элеона ахнула, заскользила ладонями по его телу.
- Мамочка... Только не разорви меня, прошу... - а сама рук оторвать не могла, оглаживала, ощупывала, стонала и урчала, потираясь о меха на постели, как течная кошка перед породистым котом. И поверить не могла, что теперь ей это не снится.
Гевин усмехнулся диковато, блеснув крепкими зубами, проворчал:
- Ну, держись, белочка.
И ей в самом деле пришлось держаться, сцепив руки на его мощной шее, когда он наклонился и медленно толкнулся в нее, заполняя, кажется, до самого солнечного сплетения. Элеона оплела его ногами, изогнулась вся, впрямь, как белка на могучем дубе. Гевин поцеловал ее, а потом задвигался - размеренно, плавно, опираясь на одну только руку, а второй ласкал ее грудь, придерживал под спину, когда она с криком выгнулась, стремясь прижаться к нему еще крепче.
Элеона еще никогда в жизни не испытывала такого наслаждения, как сегодня, когда изгибалась под ведуном, оглашая всю округу хриплыми воплями. Проклятущий эутрерий измучил ее, выжал досуха, заставил сорвать голос и умолять шепотом. Только мольбы отчего-то звучали не «Хватит, довольно», а «Еще!». Неутомимый варвар подчинялся, так что Элеона, опустошенная и совершенно счастливая, едва отойдя от новой волны наслаждения, провалилась в сон уже лишь к рассвету. И спала, свернувшись калачиком на Гевине, не реагируя ни на что. Тот обнимал ее, грея собой, улыбался во сне, и если бы кто-нибудь, кроме солнечных лучей, проникших в дом через узкое оконце под крышей, мог его видеть, то ни за что не дал бы Гевину его пятидесяти двух зим.
Разбудили ведуна восемь маленьких лап, протопавших по нему и решивших, что раз на этом двуногом спит кормилица, то им тоже можно. Мужчина заворчал, подражая волчьему рычанию. Волчата скатились ему под бок, Элеона подняла голову, осмотрелась.
- Ну, и чего ты проснулась? - Гевин зевнул и приподнял ее, перекладывая на постель и вставая. Укрыл, подтыкая края одеял. - Спи, белочка. Рано еще.
- Надо идти, - Элеона зевнула. - Роженицу проведывать. Как раз третий день.
- К полудню сходим, поспи пока, я поесть разогрею и воды принесу.
Ведьма уронила голову обратно, задремав. Гевин успел переделать почти все домашние дела, покормить кур, коз, подоить их, накормить волчат, запарить в котелке напиток из ароматных трав, меда и яблок, согреть остатки вчерашнего жаркого, поставить закваску на хлеб, когда Элеона, наконец, смогла проснуться окончательно, разбуженная урчанием собственного желудка и соблазнительными ароматами. Передвигалась ведьма на полусогнутых ногах и очень плавно.
Гевин сокрушенно покачал головой и поставил перед ней глиняную корчажку, закрытую плотно притертой крышкой:
- Иди, вымойся и все намажь. Не хватало еще, чтоб болело.
Элеона удалилась приводить в порядок наиболее пострадавшие места. Вернулась все еще плавно, но уже более быстро. На столе ее уже ждал завтрак.
- Ты решил меня закормить насмерть? - за усмешкой Элеона спрятала смущение, которое появилось, стоило ей понять, что домашней работой сегодня занимался мужчина, а не она.
- Я решил, что бельчонку стоит нарастить немножко мяса на косточках, - невозмутимо ответил Гевин. - Ешь. Твоя одежда на кровати.
Позавтракала Элеона быстро, отправилась одеваться, покачивая бедрами. А из каморки донесся восхищенный взвизг: на застеленном мехами ложе лежало платье из настоящего имперского шелка, темно-зеленого, как летняя трава, с изумрудной искрой. Поверх него лежал затканный золотыми нитями пояс, а у кровати стояли кожаные башмачки, удобные даже на вид. Элеона быстро оделась, расправила платье, затянула пояс и вылетела показаться. Гевин окинул ее взглядом, который из любопытно-заинтересованного быстро стал жадным и таким, что у Элеоны на руках волоски поднялись дыбом, а внизу живота потянуло сладко и чуть болезненно.
- Красавица ты, белочка, - чуть хрипловато произнес ведун.
Ведьма смутилась, прикрыла лицо распущенными волосами, пытаясь взять себя в руки. Он подошел, поднял ее голову, ласково касаясь шершавыми пальцами ее щеки, отводя волосы. Наклонился, целуя так, что у ведьмы подогнулись коленки.
- Моя.
Элеона вынужденно закинула руки ему на шею, чтоб удержаться на ногах. «А глаза у него красивые», - мелькнула мысль и растворилась в очередном поцелуе. Глаза у ведуна были серые, с голубоватыми и темными прожилками, с темной каймой, напоминали цветом туманное утро, а еще почему-то улочки родной Агары, вымощенные серым гранитом. И тянула Элеона его за собой к постели, почти не сознавая этого. Он усмехнулся:
- Девочка, мы, вроде, к Альруне собирались?
- Собирались, - согласилась Элеона, переводя дыхание. - Так, где мои травы.
Хотя прийти в себя оказалось так трудно - пожар внутри вспыхивал сам собой, хватало одного взгляда на то, как двигается по дому Гевин, как играют под бронзовой кожей мускулы.
- Готова?
- Готова, - она стянула волосы шнурком, чтоб те не лезли в лицо. Волчата тут же пристроились рядышком.
- А детей придется оставить дома. Рункин гор вряд ли будет счастлив, когда эти меховушки ему под нос выкатятся, - покачал головой ведун.
Волчата оставаться не захотели, скулили надрывно, цеплялись за подол платья зубами.
- Если ваши горы такие умные, он не тронет детей.
- Вот ты Таргаю и объяснишь, что это твои волчата. Он поймет, - фыркнул эутрерий.
- Да я с ними на одно лицо, - Элеона сгребла детей в подол платья.
Гевин захохотал, махнул рукой, беря мешок с лекарствами, иди, мол. Как успела заметить Элеона, двери на островах никогда не запирались. Ну, по крайней мере, в домах. Ворота могли быть и на замке, погреба, сундуки - тоже, а вот в дом можно было войти беспрепятственно. Гевин запирать дом тоже не стал, просто подпер дверь колышком. На ходу подхватил ее, вскинул на плечо, как некогда носили в Номском Империуме знатных девиц.
Гор Альруны завидел их, подошел поприветствовать, принюхался недоуменно. Волчата перепугались, заорали. Пес уселся на задницу, недоуменно почесал ухо. От детенышей пахло человеком, травами, молоком. Слабо пахло диким зверем, но человеком больше. Хотя по виду они и были вылитые волчьи щенки. Гор не понимал, что они такое, эти два скулящих меховых шарика, цепляющихся за руки женщины.
- Знакомься - это мои дети, - Элеона показала ему волчат. - А вы успокойтесь, он вас не тронет.
Постепенно, волчата утихли, гору стало неинтересно их вынюхивать, он прошествовал в тень рябины, растущей в углу двора, и развалился там. Элеона пошла дальше, к Альруне.
- Подержи детей, - она передала их Гевину. - И придумай им имена, счастливый отец.
Тот прижал щенков к груди, почесал в затылке.
- Ну, быть одному Вольдом, а другому Хейрром.
Волчата лизнули его в нос.
- А они тебя любят, - Элеона нырнула в дом.
Гевин хмыкнул:
- Меня все любят.
К нему вышел Кьялли, отозвал в сторонку, принялся косноязычно просить мази на живице и пчелином воске. Ведун похлопал его по плечу, пообещал приготовить и принести вечером.
- Ну, как себя чувствуешь? Как дочь? - Элеона ощупывала грудь Альруны, мяла, хмурясь.
- Молока ей не хватает, кажется, - девушка страдальчески изогнула брови. - Больно, Элеона.
- Терпи, страдалица, - руки ведьмы были теплыми, только кое-где касались ледяными уколами. - Кого так в Империи зацепила, что недобрым словом послали?
- Да кого б я там... даже с драккара не сходила, - Альруна охнула, по груди потекло теплое, густое молоко.
- Ну вот, так-то лучше, - Эльруна поднялась, вытерла руки.
- Спасибо тебе, - молодая мать осторожно поднялась с постели.
Ведьма только махнула рукой:
- Для этого и привезли.
- Ты... как? Дядька Гевин строгий, конечно, но не злой. Не обижает?
Элеона вспомнила совсем некстати, как он ее вчера ночью «не обидел», залилась ярким румянцем.
- Ты... Ты чего? Ой, правда, что ли?
Элеона из комнаты выскочила стрелой. Альруна тихо смеялась, беря на руки дочку и прикладывая ее к груди: ай да дядька, ай да затейник! Вот уж от кого, а от Гевина не ждала девушка такой прыти.
«Ну, совет вам да любовь, хвала богам, на Глаура смотреть не станешь», - подумала она.
И впрямь, мимо Глаура ведьма пронеслась, не глянув. Того аж перекосило:
- А она тут что делает?
- У меня молоко не шло, - пояснила Альруна. - И вообще, она мне и твоей племяннице жизнь спасла.
- А ящерку чуть не убила, - буркнул Глаур. - Не верю я ей! Вон, Гевин так таращится, словно и его приворожили.
Ему по затылку прилетела оплеуха от ведуна.
- Я те приворожу.
Откуда-то донесся визг Элеоны, пытавшейся выдрать у Мусто одного из волчат - гор решил поиграть, волчата обрадовались. Но ведьма не разобралась, так что бедный гор в ужасе жмурился, когда ведьма принялась его колотить, требуя разжать зубы и отдать товарища по играм.
- Тихо, тихо, - пытался вразумить ее Рамиро, кинувшийся на защиту любимца, - блажная, не обидит он твоих щенков.
Элеона рычала не хуже разозленной волчицы, утаскивая щенков. Мусто жалобно скулил, не понимая, что он плохого сделал. Волчата рвались обратно к большой меховой горе, по которой было весело кататься. В общем, переполох стоял тот еще. Рамиро принялся утешать пса, поглаживая и трепля его уши. Посмотрел на женщину и рассмеялся, уж очень она забавно выглядела с волчатами в подоле, не зная, в какую сторону метнуться от окруживших ее любопытствующих горов.
- Боги, Элеона, дай ты малышам порезвиться. Горы не обидят их, слишком мелкие волчата, чтоб быть врагами.
Волчата все-таки вырвались, полетели кататься с Мусто и кусать его за лапы, пробуя зубки. Ведьма растерялась. Она, после той ночи, сама опасалась белых псов, а во дворе их было не меньше шести. Таргай лениво грелся на солнышке, Мусто играл с волчатами, но вот остальные четверо, незнакомые и гораздо более крупные, обступили ее с четырех сторон, глядя не по-звериному разумными глазами и принюхиваясь. Элеона шарахнулась в одну сторону, в другую.
- Тс-с, не бойся, я с тобой, - ее за плечи обняли теплые руки Гевина. - Пусть обнюхают, поймут, что ты не желаешь зла.
Элеона зажмурилась, когда горы принялись ее обнюхивать. И внезапно встрепенулась:
- А ну, стой, не смей в дом входить, заразу нести, - и силы как-то хватило отволочь какого-то варвара от дверей, как пушинку. - Ведун, куда сам смотрел, когда они приплыли?
- Так мы сегодня пришли, - пожал плечами варвар. - А что? Какая-такая зараза?
- По утрам не тошнит? Ничего не чешется, жар не бьет? - она ухватила его за руку, ахнула. - А ну раздевайся быстро!
Мужчина недоуменно покосился на Гевина, тот кивнул, потянулся за мешком с лекарствами. Варвар скинул рубаху. Элеона ткнула его в бок, на котором алели яркие пятна с черной каймой.
- Плохо дело, привезли черную водицу. Хорошо, что без воды Империума она незаразна, но кто заболел - у нас по провинции все умерли.
Гевин присмотрелся, вспоминая. Когда он еще только учился травному мастерству, на Эутары вернулись из похода драккары с больными такой же хворью воинами.
- Не умрут. Хевдин, у кого еще такие болячки есть?
- У троих, да мы думали, чем-то отравились, - пожал плечами эутрерий.
- Пусть ко мне придут немедленно, и ты тоже. Белочка, ты тут все уже? Тогда домой бегом, помогать станешь. Есть на Эутарах трава, которая эту мерзость лечит, правда, следы остаются, как клоки мяса кто повырвал.
- Ну, мужчин шрамы украшают, - фыркнула Элеона. - Нет, не все, чую что-то, а что - понять не могу. Гнилью веет. Кто заживо умирает, не разберу никак.
Кьялли, проходивший мимо, услышал эти слова, сплюнул и глухо что-то пробормотал.
- Что? - не понял Гевин. Кьялли повторил:
- И пусть умирает. Лечить не дам, не заслужил.
- Проведи к больному, - нахмурилась Элеона. - Что бы он ни сделал, он мучается. Я чую эту боль.
- За дело мучается. Если б не Таргай - все б на черный драккар сошли, - эутрерий упрямо насупился, сгорбил плечи, становясь похожим на разозленного медведя.
- Рассказывай. - Элеона покрутилась, определяя направление.
Кьялли беспомощно приоткрыл рот, забыв мигом все слова. Гевин хмыкнул: когда этот славный воин, один из сильнейших в дружине конунга, слышал обращенную к нему просьбу что-то рассказать, он терялся, как ребенок, начинал заикаться и постепенно приходил в ярость от собственного бессилия. Потому Гевин пришел ему на помощь:
- Есть тут у Кьялли парень один, из данов. Взят в бою, года два назад. Поначалу все бежать порывался, потом, вроде, успокоился. А пять деньков тому залез в твои запасы, выгреб все бутыльки, что нашел, и вздумал колодец отравить. Таргай ему руки перекусил. - Да у меня и ядов-то нету, - удивилась ведьма. - Ладно... Чем занимался, с чего вдруг мстить вздумал?
- Он-то того не знал, что ядов нет, думал, раз ведьма - должны быть. Потому все, что было, в кучу сгреб. А занимался... дрова, кажись, при кухне колол.
- На Рунку он зарился, волчья сыть, - вдруг яростно выговорил Кьялли, - руки к ней тянул, как меня дома не случалось!
- А с чего ж его потянуло травить-то всех? - ведьма нахмурилась. - Странно это. Не вплавь же он с острова выбираться вздумал.
- Вряд ли он вообще думал, - пожал плечами Гевин. - Но, коль тебе дело есть, сама у него спроси. Кьялли лечить его запретил.
- Вот и спрошу, - Элеона все-таки нашла пристройку, где лежал больной.
Парень - светловолосый, высокий крепыш, выглядел ужасно. Руки, кое-как перемотанные грязными, в крови, тряпками, распухли по самые плечи, он был бледен, как снятое молоко, глаза и щеки ввалились, рот обметало, по вискам струился холодный пот. На присутствие кого-то рядом он не отреагировал, продолжал дышать все так же слабо и прерывисто. Элеона только покачала головой, вышла.
- Не скажет ничего, умрет не к полудню, так к вечеру.
- Законы Эутар суровы, мужчина, не имеющий свободы, посмевший зариться на жену своего хозяина, должен быть порот кнутом. Кьялли решил, что Таргай наказал его достаточно, так что кнутом его не били, - пояснил Гевин.
Элеона только плечом повела:
- У нас еще с черной водицей дел много.
- Пойдем, - кивнул ведун. - Вернее, побежим.
- Ну, неси.
Гевин сунул ей волчат в руки, вскинул на плечо кверху задом и помчался домой. Времени и в самом деле было маловато, а дел - много. Дома Элеона пихнула волчатам плошку с молоком, наказав учиться самим пить, и стала собирать травы. Гевин спустился в комору, выкопанную во дворе, достал оттуда большой и, судя по тому, как взбугрились мускулы на его руках и груди, тяжелый горшок. Принес в дом, открыл, и взгляду ведьмы предстали ровные квадратики эутарских монет - серебряных, с оттиском утиной лапки на каждой.
- Бери мису, выкладывай ее серебром, лей молоко. Пусть настаивается.
Элеона занялась порученным делом.
Гевин полез в сундук и добыл оттуда туго набитый мешочек. Раскупорил, осторожно наклонил над другой, чистой миской, из мешка посыпался темный зеленовато-бурый порошок.
- Гляди, не сунься только. Ядовитое оно, как не знаю что.
Элеона кивнула:
- Хорошо. А тот парень... Он так и умрет?
- Жалко? - Гевин внимательно посмотрел на нее, доставая с полки каменную ступку и принимаясь растирать в ней сухие травы и какие-то семена.
- Не знаю. Хотя он и так не жилец, с такой лихорадкой и загниванием.
- Жилец иль нет, а если останется снадобье, можешь попробовать его вылечить. Гнилой огонь в крови оно убирает быстро. Но руки ему придется отнять. А зачем ему жизнь калеки, сама подумай? Парень за дурость свою расплачивается.
- Руки я и спасти могу... Хотя, нет... Привязку надо делать, а кому он нужен такой.
Гевин задумался, пока руки сами по себе делали давно наизусть заученную работу. Потом медленно сказал:
- Была, кажется, в дворне Кьялли девочка, на дана заглядывалась.
- Если согласится спасти, свяжу. Только кто на такое пойдет... Больно и долго, собой тянуть. На моей памяти многие соглашались, но все потом бегали привязку обрывать. Только один не дрогнул. Воин был. Так своего возлюбленного тащил, как слон боевой хрупкую колесницу. Ослеп навеки, но вытянул.
- Узнаем. Держи, - он передал ей ступку с истолченными в пыль травами, потом выкованную из серебра ложку. Слил настоявшееся на серебре молоко в высокую мису, которую поставил греться на край очага. - Высыпай травы в молоко и мешай хорошо, чтоб комьев не стало.
Элеона принялась мешать, умолкнув. В привязку она не верила. Через некоторое время ведун остановил ее, отстранил:
- Ступай на улицу, посиди на ветерке.
Сам же замотал лицо мокрой тряпкой, вооружился ложкой и принялся очень осторожно добавлять в зелье последний компонент. Молоко стало ядовито-оранжевым, потом красным, потом коричневатым, как перетопленное с пенками.
Элеона подставила лицо ветру, встряхнула головой, криво усмехнувшись - снова вспомнила, как валялся в ногах бывший муж, умолял спасти еще раз того парня. А ради нее, Элеоны, он бы точно ослепнуть не решился... Вышел ведун, молча накинул ей на плечи плащ, поставил на чурбак миску со снадобьем.
- Не грусти. Всех не спасти, а есть и те, кого спасать не стоит.
- Я не об этом. Воин, что пришел за привязкой... мой бывший муж. Не постеснялся же на коленях приползти за свою тварь.
Гевин погладил ее по голове, усмехаясь:
- Эх, белка-белка, не в стеснении дело. Любовь заставила. Ты Рамира вспомни - любил бы своего Глаура чуть меньше, или прыгнул в море бы, или путанку твою не распутал, когда она ему пальцы жечь начала.
- Ветошь сожгите, которой его кровь вытирали, - буркнула Элеона.
- Уже сжег, в тот же день. Ты мне другое скажи, - ведун так и не выпустил ее из объятий, прижал чуть крепче, - неужто самой потом противно бы не стало - с обмороченным жить?
- Да мне все равно, лишь бы рядом был.
- Не может быть все равно. В глаза смотреть будешь и ждать, что искреннюю любовь там встретишь, а видеть только свои же чары. Я знаю, девочка, что так было бы, - голос ведуна был ровный, спокойный, нипочем не поймешь, что на сердце тяжело.
- Была у меня любовь, нахлебалась досыта.
Гевин промолчал, к чему ей знать, что он, прожив на свете полвека, так и не полюбил никого. После того, как в юности однажды проснулся и понял, что та, кого он называл своей невестой, ему ни люба, ни мила. Девушка, которой тогда и было-то всего шестнадцать, оказалась сильной ведьмой, приворожила понравившегося парня. А через полгода, когда время к свадьбе подошло, поняла, что обмороченный воин ей не интересен. Ее утопили по приказу тогдашнего конунга, отца Хирвега. А он пошел к травнику, учиться.
Элеона тряхнула головой, откинула голову назад, блеснула зубами:
- Не отчаивайся, ведун, найдешь еще себе любовь по сердцу.
Он глянул на нее потемневшими глазами, хмуро сдвинув брови.
- Эх, белка... - и ушел в дом, откуда уже выветрился тяжелый запах снадобья.
Ведьма только посмеялась вслед. Хорошо с ведуном, только Элеона не верила в любовь с первого взгляда. А хотелось иногда, такой, чтобы на руках носил, как муж бывший свою тварь. Грустно стало внутри. Ведьма заглянула в дом:
- На берег пойду, поищу камешек один.
- Мунина возьми. Он предупредит, если дикий зверь будет близко. И вот, возьми, - Гевин протянул ей пояс с ножнами, в которых был длинный, обоюдоострый нож, формой похожий на имперский гладиус, только короче и шире у основания.
Элеона перепоясалась ножом, кликнула ворона и отправилась на берег, зашла в воду по колено, остановилась, вспоминая слова. И завела напев, старинный, древний, как бабка учила, потом переступила с ноги на ногу, опустилась на колени и принялась руками шарить по дну, просеивая в пальцах песок, ища, попадется ли камешек, ответит ли ей колдовство. Ставить привязки она умела, умела и снимать, только здесь не было рядом той привязки, что удержалась.
В руку ткнулся острый, словно граненый, край, больно оцарапал. Элеона цапнула камешек, выдернула из воды, снова засмеялась, дико, невесело, так люди смеяться не умеют.
- Вороном лети, волком скачи, рыбою обернись, ветру поклонись. В прах развейся, как я приказываю, - и стиснула пальцы. Камень песком в море посыпался. Оставалось лишь надеяться, что к бывшему мужу вернется постепенно зрение, как только истончится ткань колдовства.
Мунин каркнул:
- Добр-рая ведьма? Вот так невидаль, кр-р-ра!
- Перья на амулеты выщипаю, - Элеона скрючила пальцы, как когти. - Иди-ка сюда.
- Ищи дур-р-рака! - расхохотался ворон, взлетая повыше и садясь на ветку.
- Иди-иди, сыру дам, - льстиво уговаривала ведьма. подбираясь к дереву.
- Нету сыр-ру-то, - ворон захлопал крыльями, склонил голову набок, наблюдая за ней.
- Дома дам, - Элеона смерила расстояние до ворона. - Иди сюда, птичка. Хор-рошая птичка, умная.
Мунин снова захохотал:
- Умный, то-то же. Не дождешься.
- Подожду, пока уснешь, и ощиплю, - пригрозила Элеона.
- Я тебя искать не стану, когда заблудишься, - не остался в долгу ворон.
- Я тебе сыру не дам, ведуна уговорю не давать - разжирел, летать не можешь.
- Скар-р-реда! - возмутился Мунин, аж по ветке запрыгал. - Вр-редная!
- Ведьма! - гордо подбоченилась Элеона.
- Р-р-рыжая! - припечатал ворон.
- Чем и горжусь!
- Домой! Гевин волноваться станет, - ворон сорвался с ветки и полетел назад. Элеона вздохнула и побрела в дом ведуна.
А там уже сидели четверо эутрериев, пили, морщась, снадобье, отстоявшееся и посветлевшее снова до молочного цвета, только ставшее несусветно-горьким. Ведьма прошла мимо них в свою клетушку, бросилась там на кровать, лицом вниз. Через некоторое время воины ушли, только негромко звякнуло что-то, и голос последнего сказал:
- Ведьме твоей в благодарность, дядька Гевин.
Элеона села, принялась стаскивать мокрое платье, снова переоделась в рубашку ведуна. Тот откинул занавесь, постоял в проеме и вошел. Сел рядом на край постели, протянул ей трехрядную цепочку с подвешенными на нее маленькими золотыми кружочками с орнаментом из трав - монисто.
- Хевдин тебе оставил, принимай, белка, первую плату за заботу.
Элеона скользнула взглядом по плате, кивнула, взяла, положив на стол.
- Я не ношу украшения.
Он вздохнул, поднялся и вышел. Отчего ему так тяжело на сердце, Гевин не знал, руны ничего не ответили снова, а сам он считал, что потревоженное давнее воспоминание не может быть причиной тому.
Элеона снова ушла на озеро, улеглась там на дне, словно утопленница. И взмолилась Аквиусу, прося подсказать, что дальше делать. Вода обнимала ее, ласкала кожу, перебирая волосы, словно нежные пальцы. Потом приподняла мягко, как на ладонях, вытолкнула на берег. Озеро плеснуло, будто вздохнуло.
- К нему идти, что ли? - жалобно спросила ведьма.
Волна снова плеснула на берег, оставляя на песке что-то тускло блеснувшее. Элеона подняла. У нее на ладони лежало старинное, грубой работы, совершенно потерявшее блеск, обручье - тонкая полоска золота, на которой лишь намечен был контур изгибающейся дубовой ветви.
В дом ведьма влетела, пылая глазами как бешеная кошка.
- Ведун, никуда тебя еще ветром не снесло?
- Случилось что-то? Ты поранилась? Где? - он в мгновение ока оказался рядом, принялся оглядывать ее, темнея взором. Элеона припечатала его к стене своим весом, вроде и небольшим, защелкнула у него на руке обручье и отскочила, только что не шипя. Гевин пару секунд молча разглядывал золото на своем запястье, потом усмехнулся, молча подошел к сундуку, вынул из него маленькую шкатулку, а из нее - изящное, новенькое обручье, с вьющейся по нему филигранью в виде веточки мелиссы. Поймал ведьму за руку, окольцевал ее тонкое запястье - обручье легло, как влитое, не большое, не маленькое. А Гевин прижал Элеону к себе, целуя.
- Свадьбу готовь! - она его оттолкнула. - Не стану выходить зимой, когда пузо на нос полезет.
Мужчина моргнул, растерянно улыбаясь, и засветился, снова прижимая ее к себе, сгреб на руки.
- Будет тебе свадьба, белочка.
Элеона затихла, прижавшись к нему. Ну, не любит она этого ведуна, да и он сам не больно влюбиться торопится. Что с того? Зато сильный, надежный. И вон, умудрился дитя зачать. А бывший муж десять лет старался, да так и не сумел. Она уже и травами его поила, и сама пила, а ни в какую.
Гевин приподнял ее голову, поцеловал снова, в щеку, в уголок губ, в висок, в кончик носа, трогая жесткими губами так нежно, будто она была бабочкой, а он не хотел повредить крылышки. Элеона зажмурилась, подставила лицо. Ласка была непривычной. Да и вообще, этот проклятый варвар умудрялся раз за разом ломать ее привычные представления о мире и людях, выкидывая какие-то фортеля. Вот и сейчас - ну, что за нежности? Ей в бок дубина его упирается, а он лижется, как щенок... Будто то, что она второй день как беременна, ее в хрустальную превратило! Пришлось вставать на ноги и брать все в свои руки. В буквальном смысле.
Он не разочаровал и в этот раз, оправился от смущения, подхватил ее, унес на постель - и только дубовые доски застонали. Элеоне казалось, она в водоворот попала, и не вынырнуть, не отказаться от сладкой муки, заставляющей снова и снова стонать и льнуть к сильному телу, вздрагивать в коротких судорогах, разрывающих мир на части, и орать, как кошка. Спину и плечи Гевина она когтями драла отчаянно. Тот только урчал довольно - шкура у него была дубленая солеными морскими ветрами.
Волчата дождались, пока люди успокоятся, залезли к ним на постель. Гевин лениво потрепал их по ушкам.
- Знаешь, что имена их значат? - спросил у ведьмы.
- Нет, - она растянулась на кровати, урча.
- Вольд - смелый, Хейрр - верный.
Волчата ластились к нему, почуяв вожака, альфу.
- Такими и вырастут.
Он поцеловал ее, пригреб себе под бок:
- Спи, белочка.
Элеона закрыла глаза, прижавшись к нему, задышала ровно. Истома накатывала на нее волнами, как ласковая вода. Широкая ладонь Гевина грела спину, даря ощущение надежного покоя. Ведьме снился старый дом, снился бывший муж, неверяще ощупывающий свое лицо. И суетящийся рядом с ним его возлюбленный. Последняя нить, еле заметная, тянущаяся от него к Элеоне, вспыхнула на миг ярким пламенем и пропала. Ведьма вздохнула, закинула на Гевина ногу. Увидела его в своем сне, оказавшись снова на берегу озера. Будто сидела в кустах, как тогда, подглядывая. Бронзовое тело варвара сияло в розоватых лучах вечернего солнца, как статуя на Номском циркусе, а еще ярче сияли золотые нити, протянувшиеся от него к ней. Оплетали ее руку с золотым обручьем, грудь и живот, как защитный кокон. Элеона трогала себя, неверяще оглядывала, потом взвизгнула счастливо. Интересно, а удастся ли когда-нибудь из него вытянуть подтверждение увиденному? Гевин был неразговорчив, все больше или усмехался молча, или насмешливо-покровительственно называл ее белкой.
Оставалось только утром демонстративно сварить приворотное зелье и грохнуть перед ним.
- Выпей-ка!
- Дурочка, белка. Зачем тебе? - он фыркнул, разглядывая травный напиток. - Я и так... - и замолчал, залпом выпивая его.
Элеона прищурилась, повела ладонью вокруг его головы и счастливо заверещала.
- Не действует!
Он дернул ее себе на колени, зацеловал, пока губы не заболели.
- А кто будет, сын или дочка, знаешь? - прижал ладонь к ее животу, от нее стало тепло, аж жарко внутри. Ведьма зажмурилась, расплетая нити, всматриваясь.
- И сын и дочка...
Он только вздохнул так, будто отходил от рыданий, обнял ее еще крепче.
- Через десять дней свадьба, белка. Я уже конунгу сказал.
Элеона обвила руками его шею, сама принялась целовать, первая.
Код для Обзоров
Вопрос: Сказать Кошачьим "Спасибо"?
| 1. Да! |
|
169 |
(100%) |
|
|
|
| Всего: |
169 |
@темы:
слэш,
фэнтези,
закончено,
гет,
Затерянные миры
-
-
16.09.2013 в 16:41-
-
16.09.2013 в 16:52-
-
16.09.2013 в 17:31-
-
16.09.2013 в 17:42-
-
16.09.2013 в 17:51-
-
16.09.2013 в 17:53-
-
16.09.2013 в 18:15-
-
16.09.2013 в 18:41-
-
16.09.2013 в 19:39-
-
16.09.2013 в 20:14-
-
16.09.2013 в 21:01-
-
16.09.2013 в 21:48-
-
16.09.2013 в 22:57-
-
17.09.2013 в 03:03-
-
18.09.2013 в 07:12-
-
18.09.2013 в 14:17